Путилов показал фотографию. Она была не очень хорошего качества. Обычный потёртый ящик, на нём — какая-то клякса в круге. Не очень понятно, что там было нарисовано. Похоже на солнце в изображении авангардиста. Путилов поспешно вырвал фотографию из моих пальцев.
— И где мне его взять? Сходить на рынок?
— Для начала, не смей никуда уезжать. А то мы не сможем гарантировать твою безопасность. А ящик — в какой-то момент тебе просто нужно будет его забрать. И всё. И окажешься у бабули под платьем. У бабули под платьем всё хорошо.
— А Майя?
— И Майя. И сразу увидишь Майю, — сказал Путилов после маленькой паузы. Эта маленькая пауза ужасно мне не понравилась.
— А что внутри?
— Деревянный ящик, — холодно повторил Путилов. — Находишь — и сразу отдаёшь мне.
Дверь машины раскрылась.
— И вот ещё. Сейчас ты поедешь домой. Ты понял?
— Понял.
— Знаешь, как говорят людям, которые любят попутешествовать?
— От своих бесов не убежишь?
— Ха-ха, как это ты догадался? — Путилов сунул сухариков в рот. — Это точно. От своих бесов не убежишь. Так что сиди вместе с ними дома.
Я уже вышел и хлопнул дверью, но всё равно слышал хруст сухариками. Машина покатилась в глубь гаражей, давя сухие листья.
На парапете сидел парень в спортивном костюме и пил пиво из банки. Вернее, просто держал банку в руке. Он походил на часть обстановки, на ржавую корягу, которая эволюционировала.
Дождавшись, когда мы встретимся взглядами, он указал рукой во двор между двумя низенькими, будто склонившимися друг к другу, как глуховатые старички, домами.
— До автобусной остановки 500 метров, — сказал он.
Я кивнул и сказал «спасибо» и подумал о том, что, наверно, буду вежливым до последней секунды жизни.
* * *
Феликс позвонил среди ночи, когда я лежал в ванной и глядел на неподвижное небо в квадрате окна. Я не спал, спать не хотелось, во сне опять будет болотистый лес, где мне с каждым разом всё неуютнее. Настойка медленно тянулась пополам с «Байкалом». Я лежал послушно, не шевелясь, вместе со всеми своими демонами.
Обдумывал новую миниатюру. В последнее время меня часто охватывали воспоминания из детства. Моменты, определившие жизнь.
Я смотрел на своё беззащитное белое тело в воде, вспоминал, что бывшая называла меня за это тело «тюленчиком», и хотя я не толстый и даже не в теле, всё время оправдывался. Смотрел, как качаются волоски на сосках, как водоросли. Вёл учет синяков и ссадин: ярко-жёлтые на руках — от падения, свежий синяк на плече — от соседа, тёмный синяк обручем на ноге — из сновидения с мёртвой женщиной, у которой свисала кожа. Гладил каждый из них, гладил пигментные пятнышки, гладил пушок волос, несмело тянувшийся к паху.