Я не плакал, просто сложил на руки голову. Устал держать её на весу. Мне не хотелось ничего говорить, но от последних слов бабушки что-то ослабло в моей душе, какой-то очередной механизм надломился, и я заговорил севшим голосом, который на середине сменил детский беспомощный писк: «Бабушка, я не понимаю, зачем они меня мучают!». И вот только тогда на глазах появились слёзы. На обоих глазах.
Бабушка побарабанила ложечкой внутри чашки, подлила ещё настойки. Глаза её уже застилала блаженная пелена.
— Сашенька, ты ведь сам себе всегда проблемы выдумывал. Всегда всё усложнял. У тебя есть язык. Ты умеешь говорить. Всегда легче говорить людям всё как есть, правду. Скажи этим мальчикам, которые тебя караулят в парке, что ты не сделал им ничего плохого. Спроси, зачем они это делают. Может, у них не всё в порядке в семье. А может, ты кого-то обидел, а сам не заметил. С тобой такое бывает, сам знаешь. И самое главное, на всякий случай извинись, даже если считаешь себя правым — от тебя не убудет.
Бабушка глубоко вздохнула, откинулась в кресле. Кажется, кресло засасывало её. И толстый ковёр чуть-чуть скрючился и навис над ней рыболовной сетью.
— А с товарищем из органов говори очень вежливо, — продолжала бабушка. — Скажи, что ты не шпион и не разведчик, что ты этого не умеешь ничего. И обязательно извинись и перед ним тоже. Хочешь, я сама с ним поговорю? И пусть он сам ищет твоего друга, тоже мне, что за парень дурной, ну который забрал этот ящик под фрукты. Органам будет гораздо проще его найти, чем тебе. А девочке своей скажи, что ты любишь её и хочешь к ней вернуться. Это простые человеческие слова.
— А я, может, и не хочу. Может, я себя накрутил, и она мне вообще не нужна. Я же как-то жил раньше! Сейчас хочется отдышаться, посидеть, полежать, подумать. Как на летних каникулах.
— Какие летние каникулы, Саша, тебе тридцать лет.
— Я вроде как становлюсь только младше с годами. Как бы обратная эволюция.
— Тебе просто нужно место сменить. Съезжай от своего дурака Абрамова. Вот после мальчика-то того, Славы, квартира освободилась.
Я замер с полной рюмкой настойки у рта.
— А ты... ты откуда знаешь?
— Так я ж ему её и нашла. Через своих учеников бывших. Тысячу раз же тебе говорила!
Меня охватило волнение, ведь прямо сейчас я должен был что-то понять, но настойка сковала мозги, не пускала вперёд мысль, к выводу, который лежал на поверхности, который я уже осознал, но не мог артикулировать.
Бабушка стала качаться в кресле, как будто пытаясь встать, глаза её не выражали ничего.
— Бабушка. Что в той настойке? Я хочу сказать, кроме душицы и всего этого... Что за секретный ингредиент?