Голос доносится сверху, и он принадлежит Оскару, учёному на голограмме.
«Наверняка у него улучшенная память. Вот чёрт».
Я оглядываю вагон в поисках выхода.
Говард поворачивается к Оскару.
– О чём ты? Откуда ты знаешь эту девушку?
Джереми Харпер выступает вперёд.
– Какая разница. Она шпионка дефов. Перепуганная девчонка уже наложила в штаны. Убьём её – и нет проблем.
– Нет! – кричит Нейт. – Это ошибка.
Все поворачиваются к Нейту.
– Я её знаю, – говорит он. – То есть… по-настоящему знаю. Правда, не могу понять откуда.
«Нейт меня вспомнил? Но тогда, у костра, когда казнили Баббу, он меня не узнал. Что же изменилось?»
Вдруг слышится птичья песня и шелест крыльев. Выглянув в потускневшее от времени окно вагона, я ожидаю увидеть стаю птиц, но вижу только своё перепуганное отражение.
– Она – дополнительный персонаж. Однажды эта девушка заняла место Розы и прошла полный круг. Её нужно отвезти к президенту. Он решит, что с ней делать.
Говард фыркает от смеха.
– Дядя точно её казнит, что же ещё? Вместе с остальными паразитами.
– Нет, – отвечает Оскар. – Она пригодится нам живой.
Говард повышает голос и, брызжа слюной, выкрикивает:
– В отсутствии дяди власть принадлежит мне!
Нейт в панике поворачивается ко мне.
– Дополнительный персонаж? Круг? О чём они говорят?
Ко мне неожиданно возвращается голос, и я едва слышно произношу:
– Нейт, я твоя сестра.
Голос Нейта тонет в споре Оскара и Говарда, которым вторят недовольные гемы, но я читаю по его губам:
– Моя сестра?
– Нейт, посмотри на меня. – Взяв в руки его лицо, я пристально смотрю ему в глаза и тихо напеваю знакомую с детства мелодию:
– Ласточка должна летать,
Ты рождён был танцевать.
– Песня, – произносит Нейт. Его глаза наполняются слезами. – Откуда ты её знаешь?
Не отвечая, я пою, с болью выговаривая каждое слово:
– Сломал крыло – я залечу,
С тобою вместе полечу.
– Здесь никто не знает эту песню, только я, – шёпотом признаётся Нейт. – Я слышал её во сне.
– Эту песню пела нам мама.
На лице Нейта появляется выражение, какое бывает при острой боли или от невероятного блаженства.
И в ту же секунду Оскар выкрикивает так громко, что дрожат металлические стены старого вагона:
– Ты об этом ещё пожалеешь, Говард! Эта девушка значит для нас слишком много! Ты ничего не понимаешь. Она из другого мира…
– Прекрати свои сказки, – ревёт Говард. – Хватит с меня твоих россказней о кругах. Почему, интересно, только ты и ещё парочка идиотов помнят об этих кругах, а остальным ничего не известно.
В толпе одобрительно бормочут. Я и не подозревала, что между теми, кто помнит о кругах, и остальными гемами возможны такие споры. А сейчас, похоже, в этой междоусобице меня просто убьют, не понимая, что происходит.