– Только один. А Вы, Георгий Иванович, к какой части относитесь?
– К четвертой, полковник! Я не могу поддерживать разрушение вековых традиций, чем вы сейчас занимаетесь, и не хочу выступать против Помазанника божьего, в каком бы состоянии он не находился… А то, что он именно помазанник – я убедился лично, – неожиданно перешел на шепот Бобриков, – он пожал мне руку и я вдруг как будто увидел будущее… Мне оно не понравилось, но как его изменить я не знаю, поэтому никому помогать не собираюсь… А может всё-таки коньяк?..
– Ваше дело, Георгий Иванович, – сочувственно произнес Юденич, – только знаете, у меня под началом работает капитан Деникин – из крепостных… Мы сидим с ним за одним столом и пока он ни разу не обнаружил стремления к мести за унижения его предков. Так что не обобщайте, и не обобщены будете. Честь имею!
* * *
– И как их оттуда выкуривать? – штабс-капитан бригады африканеров Арнольдов с сожалением посмотрел на свой уже совсем не белый маскхалат и тяжело вздохнул.
Гвардейцы, блокированные на казённом винном заводе на набережной Малой Невы, на переговоры не шли, огрызались и держали под обстрелом Биржевой мост, чем крайне стесняли бригаду в маневре. Тяжелые чугунные решетки и узкие высокие окна винного склада, больше напоминающие бойницы, давали надежду обороняющимся на комфортное времяпровождение еще сравнительно продолжительное время.
– Как прикажете, так сразу и выкурим, – ехидно улыбнулся командир взвода саперов – подпоручик Шулькевич. – Вы вот что, Федор Федорович… После того, как мы отстреляемся, дверь разблокируйте и готовьтесь принимать – они сами к вам выбегут.
Недоверчиво хмыкнув, Арнольдов побежал отдавать распоряжения, а подпоручик озорно свистнул в два пальца и завопил подчиненным:
– А ну-ка, братцы, на раз – два, бросай! – и первый, выпростав из кожаной сумки бутылку с желтой жидкостью, с силой зашвырнул её в помещение.
Разведенное в летучем керосине, произведение немецкого ученого Гребе – хлорацетофено́н – немедленно начал свою самостоятельную жизнь и среди винных паров в промерзшем здании появился дивный запах цветущей черёмухи. А еще через минуту гвардейцы с дикими воплями, обливаясь слезами и соплями, начали выскакивать на улицу, где их принимали заботливые руки африканеров, разоружали и отправляли к фельдшеру для оказания первой помощи.
На Миллионной – у Павлоградского полка всё шло гораздо тяжелее. Огромное открытое пространство перед казармами – Марсово поле – не позволяло скрытно подобраться к окнам, а обороняющиеся были бдительны. Бригада Максимова понесла первые свои потери. Но всё это было уже неважно – казармы были охвачены двойным кольцом, а к Дворцовому мосту медленно подкатывала махина ледокола, за которым, как медвежата за медведицей, ковыляли куцые канонерские лодки. Главный калибр рявкнул так, что в близлежащих домах зазвенели стекла и у гвардейских сторонников временного правительства родилось подозрение – «La commedia e finita».