10 мая 1934 года.
Секретарю N 1 тов. Сталину И.В.
«Приказываю тебе позволить мне поехать завтра в Зубалово.
И ответ: «Покоряюсь. И. Сталин».
15 апреля 1934 года.
«Приказываю тебе повести меня с собой в театр».
15 декабря 1938 года.
«Папа! Ввиду того, что сейчас уже мороз, приказываю носить шубу.
И неизменная подпись «Сетанка-хозяйка».
Одна из последних:
Май 1941 года:
«Мой дорогой секретаришка, спешу Вас уведомить, что Ваша хозяйка написала сочинение на «отлично!» Таким образом, первое испытание сдано, завтра сдаю второе. Кушайте и пейте на здоровье. Целую крепко папочку 1000 раз. Секретарям привет. Хозяйка».
На это «послание» была наложена «резолюция»:
«Приветствуем нашу хозяйку! За секретаришек – папка И. Сталин».
Он подписывался под её «приказами»: «Слушаюсь», «Покоряюсь», «Согласен», или «Будет исполнено». И действительно слушался, соглашался, исполнял… Соратники и родственники всемогущего генсека знали: если тот был молчалив или угрюм, упоминание о Светлане немедленно меняло его расположение духа.
Он относился к ней с той безудержной лаской, которая должна была компенсировать жесткость, необходимую на службе. Проявление нежности было убежищем от ужасов гражданской войны, начавшейся для него после революции, но так никогда и не закончившейся. Любовь к маленькому родному человечку не давала окончательно зачерстветь, осатанеть, превратиться в бездушную функцию, придаток государственного механизма, сконструированного им самим. Поэтому он всегда находил время, чтобы черкнуть хотя бы несколько слов объекту своего обожания:
«Здравствуй, моя воробушка! Не обижайся на меня, что не сразу ответил. Я был очень занят. Я жив, здоров, чувствую себя хорошо. Целую мою воробушку крепко-накрепко».
В ворохе разноцветных воспоминаний новогодней игрушкой среди мишуры остался день рождения дочки в феврале 1932 года, когда ей исполнилось 6 лет. Справляли на квартире в Кремле – было полно детей. Ставили детский концерт: немецкие и русские стихи, куплеты про ударников и двурушников, украинский гопак в самодельных национальных костюмах, сделанных из марли и цветной бумаги. Приёмный сын Артём Сергеев, накрытый ковром из медвежьей шкуры, стоя на четвереньках изображал медведя, кто-то читал басню Крылова. Публика неистовствовала. По стенам были развешены детские стенгазеты и рисунки. А потом вся орава – и дети, и родители – отправились в столовую. Генеральный секретарь принимал в действе самое живое участие – декламировал стихи, пел, исполнял желания… Все это врезалось в память навсегда и она сейчас закручивала, захватывала и несла императора в свою спираль времени, превращая в безвольного мемориального послушника.