Настя. Голос папы эхом отдавался в голове, и я вспомнила, как он отказался от плана спасения из Ипатьевского дома, потому что не желал рисковать жизнью кого-либо из солдат. Любого из наших врагов.
Но это был Юровский. Он был главным. Убивал магов. Бабушку Заша. Уничтожил мою семью. И все же… Папа просил меня помиловать его. Даже мои собственные слова из прошлой жизни эхом отдавались в голове. «Я Романова и буду ценить жизнь».
Я сжала пистолет, мой палец лег на спусковой крючок – наполовину желая, чтобы я случайно надавила и разнесла голову врага на куски.
– Настя. – Заш положил руку мне на плечо и сжимал, пока я не опустила пистолет. – Позволь мне это сделать. – Его собственные руки дрожали, когда он забирал у меня оружие. Он долго держал пистолет на коленях.
– Может быть, тебе лучше выйти на улицу?
Это стало моим освобождением. Возможностью найти свое заклинание. Позволить кому-то другому делать грязную работу.
Я хотела посмотреть, разбилось ли заклинание пустоты. Желала уцепиться за этот шанс. Дочкин подарил мне заклинание. В тот момент, когда я его использую, все сотрется. Придет избавление.
Я кивнула и направилась к двери, но не раньше, чем Заш тихо произнес:
– Вернись ко мне.
Он знал, что я собираюсь искать заклинание. Сил ответить ему не нашлось. Дверь заскрипела на петлях, когда закрылась за мной.
На травяном ковре под распахнутым окном лежал пузырек. Целый. Сияющий. Красивый и полный обещаний.
Я схватила его, и облегчение смешалось с печалью, бурлившей в моем сердце. Выпрямившись, я ушла в сад. Солнце висело в небе, как только что распустившийся нарцисс. Все вокруг меня напоминало возвращение домой. Снова в папины объятия. Небольшая подстриженная лужайка с цветами и русло ручья, выложенное камнями. Вокруг – лес. Но не та бурая таежная чащоба, по которой мы ехали последние три дня. Нет, этот лес сиял под солнцем, тянулся к небу и обнимал его так, как хотелось бы мне.
Жизнь ощущалась в каждом листочке и побеге. Страха не было. Возможно, я чувствовала, что наконец достигла конца – перекрестка новой и старой жизней. Присев у ручья, я сняла сапоги. Опустила ноги в ледяную воду и позволила холоду освежить мои спутанные мысли.
Если я останусь прежней – с вырубленным в памяти убийством моей семьи и всеми испытаниями последних месяцев – как я смогу двигаться вперед? Делать что бы то ни было без боли? Без Алексея?
Жизнь с воспоминаниями потребует от меня прощения Юровского, даже если Заш его убьет. Папа хотел бы этого. Но понял бы он, насколько подобное нереально?
С другой стороны, мне казалось, что не удастся смягчиться по отношению к Зашу.