Затаив в душе крохотный огонек надежды, я ждала дальнейших объяснений.
Не дождавшись ответного приветствия, папа опустил руку и невозмутимо поинтересовался:
– Куда?
– Это еще предстоит решить. – Ровный голос Юровского погасил во мне едва затеплившуюся искорку надежды.
– Когда? – задал вопрос папа.
– Незамедлительно.
Мама сидела в глубине комнаты, завернувшись в толстые шерстяные одеяла. Вопреки недомоганию суровое выражение не сходило с ее лица. Она выпрямилась в кресле.
– Но наш сын слишком болен, чтобы путешествовать.
– Мне приказано немедленно переселить бывшего царя. – Юровский щелкнул каблуками, грязь с его сапог брызнула на ковер у входа. – Остальные члены семьи меня не интересуют.
Я ахнула, звук эхом пронесся через все помещение, заставив Юровского взглянуть прямо на меня. Он собирается забрать папу без нас? Единственное утешение во время изгнания заключалось в нашей сплоченности. Наша сила – в семье. Узы крови Романовых удерживают нас от отчаяния.
Пожалуйста. Пожалуйста, нет.
Папа вскинул подбородок, и конвоиры, вошедшие в комнату, казалось, вытянулись по струнке из уважения к нему. Он будто снова стал царем.
– Я не расстанусь со своей семьей.
– Тогда вас увезут силой. – Юровскому не нужно было указывать на отряд снаружи. Мы оказались в меньшинстве. – Вы можете взять с собой сопровождающих, но мы уезжаем к утру. Остальные члены вашей семьи могут последовать за вами, как только мальчик… почувствует себя лучше. – Он словно хотел сказать «умрет». Непроизнесенное слово тяжело повисло в комнате.
Увозят. Завтра. Силой.
Приказ Юровского обсуждению не подлежал. Мое самообладание выскользнуло сквозь пальцы. Чувства рвались наружу пронзительным воплем. Не может быть, что нас разлучают! Зачем? Для чего понадобилось увозить папу с такой срочностью? Да еще и не сообщив нам, куда именно?
Юровский развернулся на каблуках и обратился к трем большевистским солдатам:
– Проследите за сборами.
Обыска не было. Я зря сожгла дневники. Вместо этого они разрывали на части нас. С учетом болезни Алексея и пошатнувшегося здоровья мамы… возможно, мы последний раз вместе.
Вероятно, папа ощутил растущее во мне возмущение, потому что подхватил меня за локоть и повлек прочь.
– Пойдем, Настя.
– Они не могут разлучить нас! – прошипела я, едва мы оставили конвоиров позади. – Ты им не позволишь!
– Мы не в том положении, чтобы спорить.
– Но куда? Куда они отсылают тебя?
– Наверное, в Москву, на суд.
Мой гнев пылал ярче, чем страницы сожженных дневников.
– Будь прокляты эти большевики! Мне следовало бы продырявить подошвы всех их сапог!