— Пресвятая Богородица, спаси нас, — прошептала Нелидова, обратив свои глаза к иконам в углу своей комнаты. Присев на диван, вздохнула:
— Ох, уж эта Гатчина! Гадина, а не Гатчина!
Не нравилась ей сия вотчина Его Высочества, коий обыкновенно ездил туда верхом со своим фаворитом, неприятным ей, камердинером и личным брадобреем Великого князя — Кутайсовым. Гатчина представляла собой маленький военный лагерь. Когда-то, в далекой юности, Павел, как он сам поведал ей, получил из рук матери звание генерал-адмирала Российского флота, и тогда же, в Гатчине был расквартирован морской батальон, а вслед за тем, на гатчинских прудах появились парусные корабли. Начались учебные плаванья и, особливо любезные сердцу наследника, морские парады. Позже, Павел стал шефом Кирасирского полка — отборной тяжелой кавалерией. Павел Петрович восторженно и с увлечением рассказывал своей подруге, как в Гатчине появился эскадрон кирасир, и как, со временем, он разместил в своей резиденции небольшую армию, состоявшую из шести батальонов пехоты, егерской роты, четырех полков кавалерии — драгунского, гусарского, казачьего и жандармского, а также из двух рот конной и пешей артиллерии. Его Высочество весьма сожалеет, что вся его армия насчитывает всего лишь две тысячи солдат и матросов, двести пятьдесят унтер-офицеров и тринадцать обер- и штаб-офицеров, что равняется полному штату лишь одного полка.
Не нравилось Екатрине Нелидовой, да и Марии Федоровне, не говоря ужо об императрице, что главным занятием гатчинского войска, одетого в темно-зеленые мундиры прусского образца и живущего по уставам армии Фридриха Второго, были строевые учения, смотры, разводы и парады. Все гости, попадая в Гатчину, примерно удивлялись, как сильно — с будками, шлагбаумами, кордегардиями и гауптвахтами, Гатчина напоминает прусскую столицу — Берлин. Все ведали, что государыне особливо не нравилось, что ее внуки — Александр и Константин, из Великих князей постепенно превращались под руководством их отца во взводных командиров.
* * *
— Государыня! Екатерина Алексеевна! — в ярости, почти кричал Потемкин, с каких это пор вы не доверяете мне! С каких пор, ваш любезный любимец натравливает противу меня генерал-аншефа Суворова, приглашая его обращаться по всем военным вопросам не ко мне, а к нему? Зачем ему понадобилось ссорить нас? Я, как медведь, загнанный в угол стаей собак. Можливо ли мириться с таковым положением мне, вашему министру?
Маяча перед императрицей, Потемкин стремительно метался, пересекая просторную комнату в пять шагов туда и назад. Набычив голову, он, наконец, выпалил: