— Сказывают, султан Селим строжайше запретил говорить о победах русских войск и флота. Слышал, после потери Измаила народ крайне взволновался и потребовал дополнительных укреплений для города и стали собирать ополчение.
— О! Султан, конечно, посрамлен и, не инако, как рассчитывает теперь на Британию и Пруссию, — заметил де Дама.
— Ну, а нашей Франции ни до чего дела нет. Скорее уж бы она навела у себя порядок! — все так же весело пожелал со своей стороны Шарль де Линь.
— Видать, не скоро оное случиться: кровожадный Робеспьер еще долго будет гильотинировать, — отозвался скептик де Дама.
— По Парижу ходят слухи, собираются пропустить через гильотину многих аристократов и даже короля с королевой. Никого щадить не собираются, — удрученно поведал де Женэ.
Все четверо Георгиевских кавалеров, обладатели золотых шпаг, опешив, с расширенными глазами уставились на посланника. Наконец, Ланжерон, первым придя в себя, спросил:
— Короля с королевой! Ужас! И ничего нельзя сделать, граф?
— Да, — встрепенулся де Дама, — что же остальные монархи? Они же все, можно сказать, родственники!
Де Женэ усмехнулся:
— Пока даже родной брат королевы Антуанетты ничего не делает. Император Иосиф умер, ему не до сестры было: то война, то болезнь. Посмотрим, что Леопольд предпримет…
— А братья короля? Д’Артуа? Где Луи де Конде?
— О! генерал-полковник де Конде! Где же вы? — задорно спросил в пространство, сделав здоровую руку рупором, де Линь.
Де Женэ отозвался:
— Принц Луи-Жозеф де Бурбон-Конде совсем недавно сформировал армейский корпус из французских эмигрантов в австрийском Кобленце, что рядом с нашей границей. Там и герцог Прованский и все принцы вместе со своими любовницами, коих возглавляет графиня де Бальби.
— Как много подробностей, — заметил с усмешкой де Линь. — Как же без графини Бальби! Мы слышали, сей корпус просится отправиться во Францию вместе с австрийскими войсками.
— Так оно и есть, просятся, — ответствовал, вдруг улыбнувшись, Ришелье. — Ах, какие были раньше хорошие времена! Я бывал у принца Конде у него во дворцах в Шантийи и Пале Бурбон, когда он еще губернаторствовал в Бургундии и Бресса…
— Да, — сказал де Линь, — он эмигрировал через три дня после взятия Бастилии и выпустил манифест, в котором объявлял себя защитником короля. За ним в Кобленц последовал весь генералитет и аристократия.
Де Дама, помрачнев, сказал:
— Пусть бы они что-то делали, мы бы тоже пошли бы защищать нашего монарха. А то любовницы, двор, встречи, расставания и ничего более. Знаю, как все обстоит у наших аристократов… Кстати, мне кажется, мы с вами так и не знаем, откуда взялись оные «якобинцы»?