— В Белоруссии, у Могилева и на Украине, под Киевом, собирем два корпуса, кои будут иметь связь с Двинской армией и с главной армией, выдвинутой к польской границе от Бендер. Все эти войски должны будут перейти в наступление в случае польско-прусского нападения. Противу турок будем действовать по обстоятельствам, а Таврическому и Кавказскому корпусам прикажу наступать на Анапу.
Князь остановился, взглянул на Екатерину, слушающую его с полуоткрытым ртом и, улыбнувшись, продолжил:
— Контр-адмиралу Ушакову с его Севастопольским флотом, я прикажу искать турецкого флота и сражаться, силясь наводить страх при устье Босфора, становясь всегда так, чтобы ничто ходить не могло от устьев Дунайских к Царь Граду, ни от сего к ним.
Оторвав глаза от карты, императрица испросила:
— Что же относительно аглинского флота, князь?
Григорий Потемкин, хмуря брови, тоже оторвавшись от карты, ответствовал:
— Здесь, государыня-матушка, главной задачей почитаю надежную договоренность с лукавым королем Густавом.
Князь медленно прошелся по комнате и паки остановился у стола с картой:
— Такая договоренность, — завершил он свою мысль, — долженствует лишить аглинчан возможности пользоваться шведскими портами, а стало быть, и не пройти в Финский залив, дабы достать пушками Санкт-Петербург. Посему, я настаиваю, милостивая государыня, написать письмо оному толстому Гу касательно подобного соглашения.
Екатерина, вспыхнув, хотела что-то сказать, но князь, положил ей на плечо руку. Екатерина присела на стул у стола.
— Не надобно, так резко воспринимать мое предложение, матушка. Я мыслю, в нем есть рациональное зерно, кормилица наша.
Екатерина, помолчав, резко встала:
— Я подумаю, князь. Но будьте уверены: навряд ли я стану писать ему какие-либо письмы.
С оными словами, не прощаясь, она вышла из кабинета, оставив своего министра одного. Потемкин усмехнулся, полагая, даже заведомо зная, что со временем сумеет переубедить ее упрямство.
На удивление всем и императрице Екатерине, десятого апреля, в день омовения ног в придворной церкви, князь Потемкин отправился в придворную церковь причащаться вместе с Платошей Зубовым. Но она быстро поняла, что князь, ради того, чтоб уговорить ее учинить уступки Фридриху-Вильгельму и аглинскому премьеру Питту, положил использовать влияние на нее через фаворита. Однако, неужто князь не знает, что уж коли она упрется, то может довести свое упрямство до новой войны! На сей счет, у них уже случались сериозные перебранки, касательно Прусского короля. Екатерина плакала с досады, но не хотела снизойти до переговоров с Вильгельмом. Через колико дней перепалок со Светлейшим, Екатерина слегла с сильным колотьем, с занятием духа и спазмами. Князь ходил кругами вокруг нее и советовал лечиться. Императрица же не хотела никакого леченья, ждала, когда пройдет все само. И, пожалуй, намеренно, отдавала малую аттенцию делам. Князь не отступал от своего мнения. Все ведали, что они в великой ссоре и многие наблюдательные недоброжелатели, на сей раз, весьма надеялись на опалу Светлейшего, однако паки были сбиты с толку: едва императрица выздоровела, отсутствовший два дня Светлейший, желая все же переубедить ее, приехал в субботу вечером, ночевал в апартаментах, кои занимал, как и прежде, во дворце и явился ко двору на следующий день. И он и Екатерина тонко играли свои роли, как по заранее намеченному сценарию, дабы обмануть свое любопытное откружение. У обоих давно не было вспышек ревности и опасений за свою любовь и дружбу. Обретя свободу друг от друга, они сохраняли взаимную поддержку во всем: и в политике, и в повседневной жизни и в отношениях промеж ними. Сие было весьма непросто для таковых страстных натур, как Екатерина и Григорий. То, к чему они пришли через толико лет, сделали время, правильное разумение и непоколебимое взаимное доверие. Постепенно, из влиятельного любимца Потемкин превратился в «министра-фаворита». Они обманули всех. Вот и теперь, когда Светлейший князь Григорий Александрович вернулся ко двору, оба знали, с какой жадной аттенцией присутствующие будут ловить знаки ее милости или опалы.