Мечислав Николаевич долго перебирал изъятые в квартире Серикова бумаги, а потом изъявил желание лично посетить его жилище. Сыскной надзиратель стал убеждать начальство, что в жилье убиенного он каждый квадратный вершок на коленях исползал, но чиновник настоял на своём. Путь был неблизким, поэтому взяли извозчика. Квартиру отставной околоточный снимал в Седьмой Роте[20].
Узнав, что покойный жил в отдельной трёхкомнатной квартире, Кунцевич возмутился:
— Я себе такие хоромы позволить не могу! А у меня жалование-то побольше сериковского. Сколько он получал?
— Семьсот, ваше высокоблагородие, но у него контракт на квартиру был только до Троицы, хозяин сказывал, что жилец дальше его продлевать не намеревался.
— Ну естественно, человек службы лишился, пришлось сократиться. С кем он жил?
— Один, как перст. Кухарку только держал.
— Так квартиру небось давно сдали! — коллежский секретарь хотел уже остановить извозчика.
— Никак нет-с, я на неё казённую печать наложил. Управляющий домом возмущаться было начал, но я ему напомнил, про контрактец. Коли вы, говорю, квартиру намерены сдавать, то и деньги, от Серикова полученные наследникам возвратить должны — у покойника братья и сестра в Новгородской губернии. Долго мы с управляющим спорили…
— И на чём сошлись? На четвертной?
Гаврилов потупился.
— Ладно, я в ваши дела вмешиваться не буду. Сколько он у вас времени выторговал?
— Печать надобно снять до первого апреля… — неохотно признался сыскной надзиратель.
Квартирка и вправду была немаленькой, и весьма миленькой. Со вкусом отделанные комнаты хозяин обставил новой мебелью. В гостиной находился гарнитур красного дерева обитый жёлтой тканью, в спальне стояла широкая кровать, накрытая атласным одеялом, в кабинете было несколько венских стульев, кушетка и огромный, во всю стену книжный шкаф. У окна располагался такой же как шкаф огромный, крытый зелёным сукном письменный стол с дорогим даже на вид письменный прибором. Посредине стола лежала кожаная папка, наполненная прекрасной писчей бумагой.
Приступили к осмотру квартиры, возились более двух часов, но ничего интересного не нашли. Надо было уходить.
— Разрешите, я бумажки прихвачу, ваше высокоблагородие? — попросил Гаврилов, — канцелярия с Нового года ни листочка не дала, на свои приходится покупать, а бумага нынче дорога.
— Берите, она покойнику без надобности, — милостиво разрешил чиновник для поручений.
Надзиратель потянулся было к стопке, но Кунцевич вдруг остановил его, схватив за руку:
— Подождите.
Коллежский секретарь взял из пачки за самый краешек верхний лист, повернулся к окну и стал внимательно разглядывать его на просвет: