Набатов оказался орехом крепким. Несмотря на то, что его уверенно опознали швейцар и половой из «Золотой Нивы», несмотря на показания вышибалы и бандерши, вину свою сыскной надзиратель отрицал. Всем — Филиппову, судебному следователю и товарищу прокурора палаты Тому, живо интересовавшемуся ходом следствия, он твердил одно:
— Оговаривают меня бандиты, ваше превосходительство, за то, что я нещадно, живота не жалея, с ними боролся.
Признался Набатов только в том, что не дал надлежащего хода жалобе Байрона, объяснив сей неблаговидный поступок исключительно интересами службы:
— Вы же, ваше высокоблагородие, — говорил он судебному следователю, — если бы на месте нашего, кронштадтского следователя были, меня же бы за это и поблагодарили — Байрон и дня после ограбления в России не пробыл, уж и намучились бы вы, коли дело пришлось возбуждать — ни допросить его формально, ни очных ставок провести, ни опознаний.
А против полицмейстера, кроме показаний Могилевской, вообще никаких улик не было, поэтому следователь вызвал его на допрос ни как обвиняемого, а как свидетеля. Полковник прикатил на Литейный в полной парадной форме, при шашке и орденах. Вёл он себя тактично, вопросы выслушивал внимательно, не перебивая, отвечал кратко, исключительно по существу дела.
— Я действительно в минувшем феврале получил некое письмо с угрозами и требованиями денег. Бояться мне было абсолютно нечего, поэтому я нашёл клеветника и поступил с ним по закону — сообщил о его поступке господину столичному градоначальнику, подчинённым которого клеветник оказался. За дальнейшей судьбой господина Серикова я не следил, но знал по слухам, что он был уволен от службы. О какой-либо мести с моей стороны не могло быть и речи!
Услыхав про показания бандерши, полковник потребовал очной ставки. Мадам Могилевская незамедлительно была приведена из «шпалерки» по висячему коридору в здание окружного суда. Увидев в камере следователя[65] краснолицего, пышущего здоровьем Шарафова в мундире с эполетами, важно облокотившегося на шашку, Эстер Янкелевна чуть не грохнулась в обморок. Она тут же отказалась от прежних своих показаний, заявив, что оговорила честнейшего человека из зависти и вредности своего характера. Оснований для предъявления полицмейстеру обвинений не было. Узнав об этом Том пожевал губами и сказал, что прокурорский надзор пойдёт другим путём.
Филиппов недоумевал:
— Выходит, градоначальник с самого начала знал, что Сериков шантажировал Шарафова?!!
Это было так важно, что начальник сыскной решился прямо спросить об этом Клейгельса.