. То же мнение с тех пор не раз высказывали Фрэнсис Фукуяма и многие другие авторы. Если принимать эту точку зрения, получается, что демократия и права человека развиваются в одном ритме. Два этих термина не могут противоречить друг другу. Более того, они становятся синонимами.
Но эта позиция неоднократно оспаривалась. Жюльен Фройнд, задаваясь вопросом об отношении между демократией и правами человека, говорил, что «оно не очевидно». Их уравнивание, — пишет Жан–Франсуа Кервеган, — является по меньшей мере «проблематичным»[156]. Мириам Рево д’Аллон говорит, что это отношение «не само собой разумеющееся»[157]. И причин для таких заявлений несколько.
Первая состоит в том, что демократия — это политическое учение, тогда как права человека — учение юридическое и моральное, и между учениями двух этих типов согласие не рождается само собой. Являясь политическим режимом, демократия вполне естественно стремится ограничить то, что не является демократическим, или, говоря шире, то, что не является политическим. Теория прав, напротив, стремится ограничить прерогативы политического. Но главное, здесь та же ситуация, что с правами человека и гражданина: у демократии и прав человека не один и тот же субъект. Идеология прав человека не желает знать никого, кроме абстрактных индивидов, а демократия знает только граждан. Следовательно, даже если они пользуются одной и той же юридической риторикой, права гражданина (равенство перед законом, свобода петиций, равное избирательное право, равный доступ к государственным постам сообразно способностям) фундаментально отличны от прав человека. Они являются не атрибутами человека как человека, а способностями, связанными не только с определенным политическим режимом (демократией), но и, что самое важное, с принадлежностью к той или иной группе (данному политическому сообществу). Теория прав человека наделяет правом голоса всех людей без разбора, просто потому что они люди («один человек — один голос»). Демократия дает право голоса всем гражданам, но отказываем в нем негражданам. «Демократические права гражданина, — пишет Карл Шмитт, — предполагают не свободного индивида во внегосударственном состоянии “свободы”, а гражданина, проживающего в государстве […] Поэтому они по самой своей сущности имеют политический характер»[158].
С другой стороны, демократический режим стремится к согласию народа, которое обычно выражается посредством голосования. В конечном счете, демократия — это режим, который закрепляет суверенитет народа. И наоборот, дискурс прав человека исходно подается в качестве моральной достоверности, всеобщей истины, которая должна приниматься повсюду уже в силу ее всеобщности. Его значение, следовательно, не зависит от демократической ратификации. Более того, оно может расходиться с ней.