«Проблематика прав человека, — отмечает Рево д’Аллон, — относится к обоснованию через индивида, то есть к проблеме естественных прав индивида, которая неизбежно расходится с требованиями суверенитета»[159]. Это расхождение может принимать две формы. С одной стороны, в той мере, в какой вдохновлявшееся теорией прав человека международное право, то есть право на вмешательство, предполагает ограничение суверенитета государств и народов, оно равным образом ведет и к ограничению народного суверенитета в любом демократическом государстве. С другой стороны, из–за условий, при которых была сформулирована теория прав человека, даже голосование может теперь признаваться суверенным только в той мере, в какой оно не противоречит постулатам этой теории. Как поясняет Ги Хааршер, с точки зрения прав человека, «демократический принцип может действовать лишь в узких границах, которые являются, собственно, границами философии прав человека: если предположить, что один–единственный индивид будет защищать эти права от мнения большинства, решившего их нарушить, с точки зрения контрактуалистской философии, именно этот одиночка будет занимать легитимную позицию»[160].
Демократические голоса, которые не соответствуют правам человека, следовательно, тут же отвергаются как «иррациональные» и нелегитимные. Та же самая идеология выступает против того, чтобы у народа спрашивали, к примеру, посредством референдума, мнение по некоторым слишком «болезненным» вопросам. В этом контексте вполне уместным оказывается разоблачение «популизма»: когда речь заходит о «правах человека», народ начинают подозревать в том, что далеко не всегда он способен на правильные мысли.
«Из признания и провозглашения прав человека, — пишет также Жан–Франсуа Кервеган, — следует то, что на суверенитет, будь он монархическим или народным, налагают непреодолимые ограничения»[161]. Однако всякое ограничение народного суверенитета представляет собой посягательство на само основание демократии. Оно равноценно тому, что граждан обязывают подчиняться не только тем руководителям, которых они сами же и выбрали. Из него вытекает то, что верховным авторитетом, которому граждане должны подчиняться, является уже не авторитет избранных руководителей, а авторитет международных организаций и юрисдикций, члены которых, выступая едва ли не от имени истины, данной в откровении, вообще не обладают демократической легитимностью. Поскольку народный суверенитет ограничивается определенными оговорками, налицо возврат к политической и социальной гетерономии