Он снова по очереди рассмотрел шесть карт с изображениями тех, кого уже не было в живых. Он разложил их в том порядке, в каком они погибли, — и вдруг в одно мгновение вся картина предстала перед ним с полной очевидностью.
Египетский глаз. Религиозная тематика.
Коул и Томас рассказали ему о последних признаниях Сесила. Тот говорил о том, что убийца действует по определенному плану, и упомянул кары для грешников, описанные в Библии.
«Это не может быть так просто», — невольно подумал Ленни, но после некоторого раздумья убедился: так оно и есть.
У него за спиной скрипнула дверь.
— Входите, — сказал он.
Сет обогнул стол и встал прямо перед ним.
— Полагаю, настала моя очередь, — сказал Ленни, не поднимая глаз от карт.
— Да, — подтвердил Сет.
— Не беспокойтесь. Я не собираюсь сопротивляться.
— Я рад, что вы принимаете это таким образом.
— Ваш план великолепен.
— Я и сам так считаю.
— Однако есть еврейская поговорка даже для самых хитроумных планов.
— Какая?
— «Хочешь насмешить Бога — расскажи ему о своих планах».
На лице Сета появилась нехорошая улыбочка.
— Я не знаю, есть ли у Бога чувство юмора, господин Штерн. Но, думаю, скоро у вас будет возможность лично спросить Его об этом.
Томас очнулся в часовне к вечеру, с ощущением, что его мозг плавает в густом тумане. Преимущество воздержания — то, что алкоголь гораздо сильнее действует, когда начинаешь пить после долгого перерыва.
Он встал, сделал шаг, пошатнулся и ударился большим пальцем ноги о скамью. Боль приняла почти физическое ощущение оранжевой пелены, заволокшей глаза. Он упал. Попытался подняться. Снова упал. Потом его вырвало — прямо на собственные брюки.
Долгое время он лежал неподвижно, потом кое-как вытер рот.
— Это были твои друзья? — послышался голос Питера.
Он поднял голову. Мальчишка стоял на коленях рядом с ним.
— Эти африканские дети на фотографии — они были твои друзья? Ты придумывал для них игры, как для меня?
Томас сел по-турецки, чтобы хоть как-то удерживать равновесие. Никогда еще мигрень не была такой сильной.
— Ты плачешь? — спросил Питер.
— Это потому, что у меня голова болит.
— Тебе грустно?
— Нет.
— Не переживай.
Томас чуть не фыркнул.
— Ты что, шутишь?
— Мои родители говорят: если сделал глупость — надо попросить прощения. Тогда станет легче.
Томас помассировал виски. Запах блевотины вызывал у него отвращение. Как и он сам, и весь окружающий мир.
Отвращение и в то же время чувство абсолютной нереальности.
— Я так и сделал, мальчик мой. Я попросил прощения. Позже я вернулся в Африку и снова встретился с людьми в тех деревнях. Я ждал, что они меня линчуют, но они приняли меня с распростертыми объятиями. Они спрашивали, что у меня новенького и когда я снова буду их лечить, — словно ничего не произошло.