— Бедные мы, если мне не заплатят за работу, — с горечью простонала мать, вытирая рот после очередного приступа кашля, разрывавшего ей грудь. Она горела, у нее даже не было сил поднять голову от подушки.
Накануне ужин Фантины состоял из стакана воды, а Софи она оставила сухие корки хлеба да кусочек сала, купленный на последние два су. Жаровня давно остыла, и во всей мансарде не было ни поленца, ни уголька, чтобы ее растопить. За окном шел снег, в щели между черепицами задувало. И вдобавок мадам Анно прокричала громким голосом снизу вверх, через все лестничные пролеты, что завтра придут от владельца за арендной платой.
Месье Дюкруа, который собирал деньги с жильцов, был человеком непреклонным, смягчить его обещаниями или мольбами было невозможно. Софи с матерью хорошо знали, что, если они не заплатят — деньгами или самой ценной вещью, — он немедленно выставит их на улицу. «И ничего нам не останется, как отправиться в дом призрения», — с ужасом думала девочка.
Мать дремала. Софи поправила старое одеяло и стала осматриваться в надежде обнаружить что-нибудь, что можно оставить в залог этому безжалостному человеку в счет уплаты за аренду.
Перечень того, чем они владели, был краток: лохмотья, в которые были одеты мать и дочь; одна простыня, дырявое одеяло; две тарелки, кувшин, стакан, нож — все оловянное, старое, с вмятинами; жаровня, три хромых стула с вылезшей соломой, один из которых служил им столом; рваный тоненький матрас на полу — потому что кровать была продана старьевщику сразу после смерти отца Софи, чтобы заплатить за похороны.
Софи в отчаянии покачала головой. Ничего. В мансарде не было решительно ничего такого, что могло бы пробудить интерес в алчных глазах сборщика арендной платы. Вдруг взгляд ее упал на корзину, в которой лежали сорочки, своей белизной освещавшие дальний угол мансарды. Вот что спасет их от дома призрения! Искусство матери снова поможет им.
Это тончайшее белье можно предложить месье Дюкруа или заложить, как она уже делала много раз: по просьбе матери она носила в ломбард вещи куда хуже. А сорочки прекрасные, совершенно новые, целая дюжина. За них она получит в ломбарде никак не меньше пяти франков.
Фантина застонала во сне, как будто угадала, что задумала дочь, и выразила неодобрение. Софи словно слышала ее голос: «Они не наши… Это моя работа, верно… но ткань-то принадлежит месье Фелисьену. Как мы расплатимся с ним, если он придет, а их нет?»
«Если придет, мама. Если… — мысленно отвечала ей Софи. — Я-то опасаюсь, что его давно уже обглодали рыбы на дне Сены, я же тебе говорила. А вот месье Дюкруа придет завтра непременно. И если мы ему не заплатим…»