Если первую встречу с Селин Варанс Софи всегда вспоминала с теплым, сладостным чувством, то завершение вечера и события следующего дня были так горьки, что и годы спустя в ней все замирало даже при невольном воспоминании.
Как забыть ту ночь в мансарде, которую она провела в одиночестве, прижимаясь к ледяному телу матери?
Соседки и зеваки разошлись. Мадам Анно тоже ушла к себе в привратницкую и унесла мешок с углем.
— Вам не понадобится. И вот что, Софи, оставь-ка ты открытым верхнее окошко. В тепле мертвецы быстро начинают вонять.
Софи не ответила. Она положила голову на грудь Фантины и не могла ни на чем сосредоточиться, кроме рассеянной мысли о том, что если она не перестанет плакать, то слезы намочат саван и потревожат мать в ее последнем упокоении.
Позже ей показалось, что кто-то на цыпочках вошел в комнату и подошел к корзине с едой. Но она даже не подняла головы.
Пусть украдут хоть все! Она никогда больше не будет есть. Она умрет с голоду и уйдет в могилу вместе с матерью.
Еще через некоторое время легкие шаги вернулись и приблизились к ней.
— Пей! — раздался тихий голос соседки с четвертого этажа, жены плотника. — Это горячее вино. Тебе надо попить. А то еще замерзнешь тут.
Она подняла девочке голову и поднесла к губам стакан. Софи машинально глотнула.
— Ну вот! Умница.
Но едва женщина вышла, Софи встала, дошла до угла комнаты, где стоял ночной горшок, и ее вырвало. Потом она снова положила голову маме на грудь. Четыре свечи догорали, вскоре огарки потухли.
Софи была так истерзана страданием, что, несмотря на холод, заснула.
Ее разбудил незнакомый голос. Она открыла глаза и увидела, что наступил день. На подоконнике образовалась белая подушка из снега.
Низкий и хриплый старушечий голос обращался к мадам Анно:
— Да, я могу ее забрать. Мне как раз нужна девчонка ее лет. Остальные слишком малы.
— Вы дадите мне за нее десять франков.
Софи прислушалась и незаметно взглянула из-под согнутого локтя. Она вздрогнула от удивления и страха: голос был ей незнаком, но старуху она не раз видела прежде. С тех пор, как она себя помнила, эта старуха бродила по пыльным улицам Монмартра в сопровождении двух-трех тощих, грязных, оборванных и босых девочек, которые толкали или тащили тележку, наполненную вонючими костями.