Щедрость соседки простиралась не только на бедную покойницу. На стуле под мансардным окошком лежала белая салфетка, а на ней свежие булочки и бутылка молока.
Кусочек рисовой запеканки не утолил голода девочки. Она жадно поела и попила, воспрянув духом от мысли, что в мире еще есть добрые люди. Потом ласково дотронулась до ног матери.
— Сейчас вернусь, — сказала она. — Только схожу поблагодарю…
Однако, выйдя на лестничную площадку, она в сомнении остановилась. Кого же благодарить? Если цветы не искусственные, то маловероятно, что их и все остальное принесла мадам Ришье. Это мог быть кто угодно из соседей. Единственная, кого Софи могла смело исключить, была привратница — и не только потому, что девочка провела с нею все время, что отсутствовала дома.
«Этот добрый человек, так любивший маму, обязательно придет на похороны, — подумала Софи. — Я поблагодарю его завтра».
Но на следующий день, когда четверо мужчин из похоронной конторы вынесли на плечах из дверей дома на улице Маркаде скромный гроб, впереди которого шел священник, никто из жильцов не пришел проститься с Фантиной Гравийон. Никто не встал рядом с Софи и мадам Анно.
— Собери свое тряпье и возьми узел с собой! — приказала привратница сиротке. — Прямо с кладбища пойдешь со мной в дом призрения.
Было холодно, священник и четверо мужчин с гробом шли так быстро, что Софи еле-еле за ними поспевала. Они дошли до кладбища Монмартр меньше чем за десять минут. Кто-то уже открыл ворота и смел снег с центральной дорожки. По обеим сторонам от нее под белым волнообразным покровом проступали очертания могил. Казалось, ничто не изменилось с тех пор, как два дня назад Софи бегом неслась мимо решетки, возбужденно крича отцу: «Мне дадут шестьдесят франков!»
Два дня… Ей показалось, что прошла целая жизнь.
Софи посмотрела внимательнее: нет, кое-что изменилось. В глубине кладбища, где хоронили бедняков, чернела, нарушая всеобщую белизну, прямоугольная яма. Могила была готова принять останки той, что еще недавно была Фантиной Гравийон.
Кюре нагнул голову Софи к деревянной крышке гроба.
— Целуй! — приказал он. Потом прочитал молитву на латыни; никто из стоявших рядом не понял, о чем она. И закончил: — Аминь!
— Аминь! — отозвались все.
Гроб опустили в могилу, и священник окропил его святой водой. Могильщик наполнил лопату землей пополам со снегом и поднес ее Софи, которая не могла удержать ее одной рукой и опустила узелок на землю.
— Земля к земле, прах к праху, — проговорил священник по-французски.
Софи слушалась машинально. Она хотела плакать еще и для того, чтобы не показаться присутствующим бессердечной. Но холод как будто сковал ее слезы, и они застыли ледышками где-то в глубине глаз.