Николаев, глядя на нее необыкновенно добрыми глазами, как-то очень ласково и ненавязчиво уговорил даже сходить в туалетную комнату и оставить там в переданной им стеклянной баночке часть содержимого ее мочевого пузыря. Мила всецело попала под невыразимо тонкое обаяние опытного и искусного доктора, как, впрочем, и любой человек, которому хоть раз приходилось общаться с Николаевым.
Прихватив видавший виды саквояж, он прошел в ванную комнату и какое-то время звенел там склянками. Затем вернулся и присел рядом на стул, внимательно разглядывая два небольших листика – результаты анализов, которые он сделал благодаря своей новейшей переносной мини-лаборатории.
От Милы никак не могло укрыться, что Николаев сидел с совершенно ошарашенным видом и таращился то на листики, то на нее. Его взлетевшие ввысь брови, казалось, достигли своего апогея.
«Вот и все! – обреченно повторяла про себя Мила, осознавая, что излишне открылась перед этим незнакомым доктором, очень тактичным и умным – или все-таки поразительно хитрым? – Вот и все! Закончился фарс, и мне тоже пришел конец!»
– Людмилочка, я думаю, тебе следует объясниться, – осторожно начал Николаев.
– Я устала и хочу спать.
Мила демонстративно отвернулась от Николаева и накрылась с головой покрывалом, уподобляясь ребенку, прячущемуся от опасности. Ее бедное сердце от страха разоблачения выскакивало сейчас прямо в открытую дверь балкона, куда через щелку между тюлем смотрели глаза и куда она уже сама мысленно выпрыгивала и опрометью бежала вслед за сердцем по лугам и лесам. Прочь ото лжи, в которой запуталась, как в паутине! Прочь от душащей ее теперь, неминуемо выплывающей наружу правды! Пусть только он выйдет из комнаты, она даст такого деру, что за ней и с собаками не угонятся.
– Ну что? – крадучись вошел в комнату обеспокоенный дядюшка и тут же перешел на шепот: – Что ты выяснил?
– Кажется, заснула, – также шепотом ответил Николаев. – Утомилась очень. Я тебе должен сказать кое-что. Ты только не волнуйся. Теперь ее беречь нужно как зеницу ока. Нервишки совсем расшатались. И так-то были никудышные, а теперь и вовсе… Того и гляди стационаром бы не закончилось.
– Да что ты меня пугаешь-то! – зашептал сердито дядюшка. – Говори же скорее! Что ты из меня жилы-то тянешь? Что с ней? Неужто опять что с головой?
– Это, конечно, нужно перепроверить, и не раз, но анализы все же вещь довольно упрямая, хотя и не всегда подтверждающаяся, – путался от волнения Николаев.
– Да говори уже, что ты мне душу-то мотаешь! – совсем рассердился дядюшка. – Совсем, что ли, плохо дело?