Московский процесс (Часть 1) (Буковский) - страница 8

Напротив, зодчие «остполитик» теперь ходят в героях, утверждая, что крах коммунизма на Востоке произошел благодаря их «тонкой» игре с Москвой. Не бесстыдство ли? Эдак и Чемберлен мог объявить себя победителем в 1945 году, ведь мир с Германией все-таки наступил.

Вот, наконец, пример другой страны — Японии, которая все послевоенные десятилетия находилась под защитой американского «ядерного зонтика». Однако японские социалисты даже получали нелегальную финансовую помощь из Москвы через контролируемые ими кампании и кооперативы, тактично именуемые в документах ЦК «фирмами друзей». Казалось бы, крупнейшая оппозиционная партия, с большим числом мест в парламенте и весьма значительной социальной базой, могла обеспечить себе финансовую независимость. Так нет, в 1967 г. запутались в долгах — около 800 млн. иен, — побежали за выручкой к идеологическому соседу, провернули какие-то темные делишки с древесиной, с текстилем и — пристрастились. К 70-м годам даже на проведение своих избирательных кампаний получали деньги из Москвы. Нетрудно догадаться, что было бы с Японией, победи они на тех выборах. Наверное, появился бы термин «японизация». Но что удивительно: по японским законам, это — уголовное преступление, однако документы не заинтересовали ни японскую прессу, ни японских прокуроров. Вот если бы речь шла о незаконном получении денег от японских же бизнесменов… Более того, осенью 1994 года газета «Нью-Йорк таймс» порадовала своих читателей сенсационным открытием: оказывается, в 50-е годы ЦРУ оказывало финансовую помощь Либеральной партии Японии, дабы укрепить ее в борьбе с растущим коммунистическим влиянием. Вот это сенсация! Есть на что негодовать американскому читателю. А тут же предложенные мною документы о советской помощи японским социалистам газету так и не заинтересовали. Для «Нью-Йорк таймс» это не сенсация.

И так — от страны к стране, от документа к документу. Одни не хотят знать, потому что это уже прошлое, другие — потому что еще не прошлое. Раньше знать боялись: коммунизм был слишком силен; теперь он слишком слаб, а стало быть, и знать не нужно. То информации слишком много, то ее слишком мало. Тысяча и одна причина, одна другой нелепей, а результат тот же самый. Вроде бы серьезные, честные люди, смущаясь и заговорщицки подмигивая, говорят мне: «К сожалению, этого мало. Вот если бы вы нашли еще и такую бумажку, и сякую…» Как будто, по никому не ведомой причине, я единственный в мире человек, кровно в том заинтересованный, а потому и обязанный что-то разыскивать, доказывать. Будто склоняю их сделать что-то непорядочное, не совсем приличное, а они рады, что нашли удобный предлог отказаться. Надо полагать, шла бы речь о прошлом пятидесятилетней давности — ни доказывать, ни уговаривать не пришлось бы. А как же! Вскрыть пособников нацистских преступлений — святое дело, долг совести каждого. Но, упаси Бог, указать пальцем на коммуниста (не говоря уж о его пособнике) это неприлично, это «охота на ведьм». Поразительное лицемерие! Как, когда позволили мы навязать себе эту ущербную мораль? Как ухитряется человечество жить столько десятилетий с раздвоенной совестью!