– А преступление в чём? – спросила Ева.
– А преступление в том, что мучают птицу! – сказала Настасья, распахивая клетку. – Может, будь она на воле, наш съеденный друг не был бы съеден!
Они уже выходили из комнаты, когда Настасья обнаружила на полу следы птичьих лап большого размера.
– О! Официантка-болотница! Теперь всё понятно! – сказала она, улыбаясь.
– Носки на куриную ногу… – рассеянно произнесла Ева. – Позволяют ходить по болотам.
– А? – не поняла Настасья.
– Да нет, ничего. Просто я вспомнила список, который показывал Нахаба. Там были носки на куриную ногу…
Настасья перестала улыбаться.
– Занятно… – протянула она. – Да, девочка, я в тебе не ошиблась! В твою голову порой забегают очень талантливые тараканы.
– Иногда я не могу сообразить, сколько будет два плюс два, – скромно сказала Ева.
– Это тоже признак таланта! Я, например, до сих пор не могу понять, что такое косинус и зачем нужны квадратные корни. Однажды мне пытались объяснить это сразу четверо магтематиков, и один даже заплакал в финале, но так и не объяснил… Идём!
⁂
Длинный коридор завершился аркой, выложенной из красного клеймёного кирпича. За аркой располагалась низкая дверь из широких тёмных досок. Настасья коснулась её – и дверь легко поддалась. Настасья взглянула на Бермяту, и тот, движением широкой ладони задвинув Еву к себе за спину, вытянул из кармана свой нестрашный, словно игрушечный пистолетик. Луч заметался, спотыкаясь о ножки столов. Это был тот дальний зал, где играл в карты Албыч.
– Очень уж тихо… – сказал Бермята. – Странно…
И сразу же луч фонаря дрогнул, споткнувшись о белый, на капусту похожий шар. Это была мраморная, с завитками вырезанных из камня кудрей голова вышибалы-атланта. Мрамор был не разбит, а будто разрезан чем-то раскалённым. В воздухе висел запах расплавленного камня. Ещё один атлант обнаружился в десяти шагах от первого… Он вроде бы протянул руки, чтобы кого-то схватить, но что-то ему руки отсекло, а заодно разрубило и голову. Из трещины разбитой головы торчала половина какой-то бумажки. Уничтожение этой бумажки автоматически означало гибель голема.
Бермята оглянулся на Настасью и, выхватив у неё фонарь, проскочил к стойке Колотило. Негромкий крик, звук падающего стула – и… довольно спокойный, хоть и сдавленный голос свет Васильевича:
– Идите сюда! Кто-то нас опередил…
Ева и Настасья подбежали. Правой рукой потирая ушибленную голень, в левой Бермята держал фонарь и освещал им ледяную скульптуру. Несколько секунд Ева не понимала, что это. Лёд был мутен, непрозрачен. И лишь когда Бермята поднёс фонарь вплотную – из голубоватого льда выплыло искажённое ненавистью и ужасом лицо Колотило.