– Ты что, не узнала? Это же твоя горгулья! Её посадили здесь охранять!.. Жуть! Я потратил девяносто семь капов! Пятьдесят – чтобы разобраться с дубиной, и ещё сорок семь на живую лиану… – тоном старого скряги пробурчал стожар.
Горгулья перестала прыгать и вернула Еву на пол. Потом покосилась на стожара и продемонстрировала ему очень выразительные клыки. Пленённый атлант лежал на полу и неспешно дёргал руками и ногами. Из лианы торчали уже только его ступни и белая прекрасная равнодушная голова.
Горгулья подпрыгивала, хлопала крыльями и пыталась положить Еве на плечо обезьянью морду.
– Попроси её куда-нибудь сгинуть! Представь, чего от неё хочешь, а потом коснись её. – Филат стоял бледный, во что-то вслушивался и, казалось, не радовался, что история с горгульей закончилась благополучно.
Ева представила, как горгулья бегает по дому, и коснулась её. Пальцы слабо осветились, в подушечках возникло покалывание. Горгулья рванулась к лестнице и исчезла.
– Ой! – воскликнула Ева. – Как я это сделала?!
– На редкость бездарно! Ты перелила в неё полтора магра рыжья, а можно было сделать это же за один кап зелени! – сказал стожар.
Откуда-то вынырнул Юстик.
– Невероятно! Ева ухитрилась понравиться горгулье! – воскликнул он.
– Ева ухитрилась понравиться даже мне. Но тебе я её хвалить не разрешаю… Тшш! – Стожар стоял у стены и, напрягая зрение, вглядывался в полумрак за приоткрытой низкой дверью. Полумрак был странный: серый, подвижный, он то вспыхивал, то куда-то уползал, оставляя тревожное и двойственное ощущение. С одной стороны, тебе казалось, что ты видишь ВСЁ. С другой же – понимал, что не видишь НИЧЕГО.
Филат послал осветительную искру, отделившуюся от его ногтей при взмахе руки. Искра покатилась по воздуху как яблоко – белая, круглая, с нечёткими границами, но света от неё было мало. Лишь когда она стукнулась в дальнюю стену и сухо лопнула, на миг возник старый шкаф-стеллаж с открытыми полками и рядом нечто вроде огромной чугунной ванны.
– Освети ещё! – попросила Ева.
– Хватит. Я и так потратил на искру три капа.
– Ты вечно считаешь капы. Свои, чужие… – заявил Юстик.
– Чтобы тебе нахамить, мне придётся потратить два капа и две калории. А чтобы врезать – одну калорию и ноль капов. А теперь прими во внимание мой принцип строжайшей экономии и сделай выводы! – сказал Филат.
Юстик стоял у порога. В шаге от него пролегала граница, дышащая незримой смертью. Практикант то придвигался к границе, то пятился. Она и влекла его, и пугала. Под глазами у него залегли синие круги.
– Мама говорила мне: «Никогда не вглядывайся в темноту! У неё слишком много разных оттенков. Ты сойдёшь с ума!» – сказал стожар.