На экскурсию дворник не обратил ни малейшего внимания, но когда Ева проходила мимо, он вдруг повернул голову и пристально взглянул на неё. Лицо дворника заросло ржавой бородой, доходящей до глаз. Борода шла слоями, как отдельные чешуйки шишки. Ева никогда прежде не видела такой бороды.
– Здрасьте! – произнесла она застенчиво.
– Шишло прясло! – невнятно откликнулся дворник, и его метла яростно заходила по листьям. Они взметнулись как живые, и Ева оказалась в центре крошечного лиственного урагана.
От неожиданности она рванулась в сторону и врезалась в экскурсию, встретившую её дружелюбным блеяньем. Мешая друг другу, экскурсанты закрутились на узком дворе, и Ева каким-то чудом оказалась у двери. На двери была блестящая медная ручка, а над ней табличка:
Экскурсия сбилась в кучу в маленькой прихожей у вешалки. Вешалка не впечатляла, зато подоконник был так велик, что на него можно было свалить дюжину шуб.
«Так… минуту… Приятель Филата что, в музее живёт? – соображала Ева. – С другой стороны, трактир с горгульей мог же находиться в антикварном магазине?.. Опять разделение пространства…»
Внутри музея экскурсовода с колонкой заменила молодая решительная женщина, сочетающая благоговение перед Чеховым с зорким наблюдением, чтобы никто ни к чему не прикасался. Казалось, окажись здесь волею судьбы сам Антон Павлович, ему и то велели бы убрать руки в карманы и трогать всё только глазами.
Перетекая с экскурсией из комнаты в комнату, Ева послушно вертела головой и осматривала стол с плюшевой скатертью, подсвечники в форме драконов, рыболовные принадлежности и чернильницу с фигуркой лошади, подаренную писателю благодарными пациентами.
Сердце у Евы стучало маленьким барабаном. Она внимательно вглядывалась в каждый шкаф и в каждую дверь.
«А тут у нас что? Так… спальня, железная кровать, портфель и какой-то музыкальный инструмент».
Под железную кровать Ева даже заглянула – и тотчас на неё рявкнули:
– Ближе ленты не подходим! Гобой-мюзет не трогаем!
Ева поспешно отскочила и спрятала руки за спину. Голос экскурсоводши моментально подобрел. У неё было два голоса – один добрый, другой злой. И она постоянно между ними выбирала, как мастер выбирает нужный инструмент.
– У Чехова было два письменных стола. За этим, в спальне, он работал, когда в кабинете становилось темно. Окна кабинета выходят в заросший двор, где всегда очень сумрачно. Чехов же человек южный, таганрогский. В Москве ему вечно не хватало солнца. На столе – подсвечники, лампа, стопка книг.
Ева скользнула взглядом по книгам. Интересно, точка перехода может быть в книгах? Да нет, вряд ли.