Он вспомнил, что прочитал в какой-то книге: надо, чтобы чье-то лицо отражалось в твоем зеркале. Он раньше не задумывался об этом, тогда это выражение показалось ему просто удивительно красивым и поэтичным. Но теперь он понял, что оно значит.
Теперь он видел то лицо, которое должно было отражаться в его, Митином, зеркале. В его глазах. В его душе. Постоянно. Каждый день. Каждую минуту. Иначе жизнь потеряет смысл. То есть это раньше в ней не было никакого смысла, а теперь смысл появился.
Он боялся произнести слово, все слова казались пустыми, и в то же время он боялся, потому что молчание это было глупым, и сам он, Митя, вдруг осознал, что выглядит сейчас как самый последний идиот.
Поэтому он все-таки рискнул оторваться от стены-опоры и, сознавая, что неожиданно покраснел и даже ладони вспотели от волнения, протянул ей руку.
— Митя, — повторила она нежно, и он невольно зажмурился. — Здравствуйте, Митя. А я — Ася…
«Что со мной творится? — спросила себя Виолетта. Это — второе чудо. У него светлые волосы, и он совсем не похож на отпрыска журналистов-международников. И почему этой отвратительной Алене снова так везет? Ей бы больше подошел в женихи толстый и тупой отпрыск какого-нибудь владельца нефтяной вышки. Такой же высокомерный, как и она…»
Этот светловолосый парень Алене не подходил.
«Он же мне…» Она не додумала эту мысль — слишком опасной она была. Виолетта постаралась закрыться, вползти в защитный панцирь, как улитка прячется в свой домик. «Тебе тут не на что рассчитывать, рыбная торговка, — усмехнулась она про себя. — Не на что».
И она отодвинулась — поближе к Клаусу. Но все-таки не отрывала глаз от лица Алениного жениха. Он слегка наклонил голову, краска смущения — не иначе как за поведение невесты — залила его щеки.
Виолетта поспешно отвернулась, стоило ему поднять глаза посмотреть в ее сторону. Что-то невпопад спросила у Клауса — тот даже удивился. Но — ответил, так же коротко и невразумительно. Отчего-то снова в голове вспыхнула строчка из Гонсало — «губительная страсть…»
«Я береглась от нее, — грустно подумала Виолетта. — Я так береглась, чтобы не испытать ее никогда. Но она поджидала меня за углом, чтобы напасть. Как ночной вор…»
Она никогда не плакала с тех пор, как Любка упала на пол и лежала как мертвая. Она перестала плакать тогда. Даже когда ее турнули из музыкального училища, она только стиснула зубы. Но теперь слезы медленно подползали к глазам, глаза неприятно жгло, и еще ей отчего-то было стыдно. Точно она намеревалась украсть кусочек чужого счастья. Вернее сказать, у нее родилась надежда украсть это самое счастье, вот только никакой уверенности в том, что это получится, не было. Просто хотелось, и за эту грешную надежду Виолетте было немного стыдно.