Но Роберт все-таки стал изучать социологию и построил весьма успешную карьеру, преподавая в различных университетах во Франции, где он и остался.
С каждым своим приездом Хелен обращала наше внимание на пропавшие из дома вещи. Я решил не обращать на слова сестры внимание, однако, повзрослев, понял, что она была права. Следы нашей мамы постепенно стирались.
Год за годом все, что хоть как-то было связано с ней, пропадало, пока не осталось ни единого украшения, картины, фотографии, швейных и вязальных принадлежностей, книг, щеток для пыли или посуды. Бедная Джойс старалась заменить все эти вещи чем-то своим, однако что бы она ни покупала, что бы ни делала, заполнить пустоту, которая осталась в доме после смерти нашей матери, ей было попросту не под силу.
Когда я уехал в Лондон, казалось, что Джойс полностью стерла мою маму, в каком-то смысле забрав у меня и отца. Все изменилось, когда я уже учился на старших курсах. Он ушел из муниципалитета и устроился бухгалтером в центре Лондона. Теперь наши встречи не ограничивались моими периодическими приездами домой, где от глаз Джойс было не скрыться. Мы могли свободно встречаться за обедом в городе, что и делали довольно часто. У меня снова появилась возможность бывать с ним наедине.
Мы неизменно ходили в один и тот же ресторан на Грик-стрит. Он был такой крошечный, что порой казалось, будто мы у кого-то в гостях. Еда была недорогой и вкусной, и я подозреваю, что на кухне о санитарии не особо заботились, однако это было не важно: отец с сыном могли здесь вместе пообедать в приятной, теплой атмосфере. Это было как в старые времена – до появления Джойс. Он был расслабленным и любящим, и я тоже, потому что в общественном месте мне не угрожал очередной взрыв вулкана.
Возможно, он начал видеть во мне врача, взрослого человека – как бы то ни было, он начал откровенничать. Он рассказал, что «племянница» Джойс на самом деле оказалась ее дочкой, зачатой с канадским летчиком во время войны. Мама Джойс вырастила девочку, а самой Джойс досталась роль приходящей тети – подобной историей в 1940-х было никого не удивить. Этот страшный секрет и связанный с ним позор позволяли матери Джойс крепко держать ее под своей материнской пятой. Так что, когда появился мой отец, Джойс увидела в нем свой путь к спасению.
Теперь было понятно, почему ей так сложно было проявить какие-либо материнские чувства к двум мальчикам-подросткам. Она была лишена возможности быть матерью своего собственного ребенка.
Мой отец даже рассказал, как ему не хотелось на ней жениться. Когда он ехал в Девон на свадьбу, он даже всерьез подумывал врезаться во что-нибудь. Не насмерть, но достаточно сильно, чтобы избежать свадьбы. Но, как это было типично для него, он решил, что лучше уж все сделает как надо, на случай если Джойс – ну или, что было более вероятно, ее мать – решит подать на него в суд из-за невыполненного обещания жениться.