— Конечно.
Почему он хотя бы не сказал в тот момент, что привязался к ней? Почему не сказал, что будет скучать без нее? Или как‑то дал понять, что не хочет, чтобы она уходила?
Как ее угораздило влюбиться в него, если она ему безразлична? Она ведь не дура, способная на полное самоуничижение. А может, так оно и есть?
Он действительно ничего к ней не испытывал? С того момента, как он сюда вошел, он не выразил ни капли радости, что снова ее видит. Лишь гнев и негодование.
Глаза у Синнии наполнились слезами. Разлука не сделала любящим его сердце. Он по‑прежнему ничего не чувствует к ней.
Отчаяние охватило ее, глаза жгли слезы. Она плакала исключительно поздно ночью, лежа в темноте без сна, подтянув колени к животу — к своим детям. Ей было холодно, потому что вторая часть кровати, его часть, пустовала.
Но днем она была сгусток уверенности и практичности.
А как защитить свое сердце, если придется снова жить с ним, видеть его каждый день? И полились слезы.
Синния уткнулась лицом в комок из платков, тело сотрясалось.
— Синния.
Его голос, мягкий, теплый… Это стало последней каплей. Как ему удается… как он может произносить ее имя так, будто она ему нужна? Когда на самом деле это не так.
Синния почувствовала, что падает.
Крепкие руки подхватили ее и подняли. Синния стукнула его сжатым кулаком, ненавидя за то, что он такой сильный, мощный, а она толстая, слабая, поверженная.
Он уложил ее на кровать, лег рядом, прижал к груди и поцеловал в лоб, шепча что‑то по‑французски.
Синния перестала плакать и сердито выкрикнула:
— Я тебя не понимаю! — Она не про его французский. Она не понимала, почему он такой нежный.
— Я сказал, чтобы ты не боялась, chйrie. Тебе ничего не угрожает. Обещаю, что и ты, и дети будут в полной безопасности.
Не о том он говорит! Но Синния была настолько потрясена тем, что он ее обнимает, что сдалась и позволила боли последних недель, недель без него, утихнуть.
Он гладил ее по волосам и бормотал что‑то ласковое, успокаивая.
И она заплакала еще горше.
— Ш‑ш‑ш. Успокойся, chйrie.
— Не получается.
Он опять ее не понял, потому что сказал:
— Не все ляжет на тебя, Синния. Можешь мне довериться. — Он погладил ее по спине и поцеловал в лоб. — Я же здесь.
— Но тебе совсем не хочется этого. — Вот он, главный вопрос.
Он долго не отводил губ с ее лба, потом вздохнул:
— Ты вправе ругать меня за это.
Синния ждала, но он ничего больше не произнес. Она хотела отодвинуться в сторону, но Анри не отпускал, крепче прижимая к теплой груди.
— Страшно жить, зная, что за тобой постоянно следят. Я обеспечил охрану семьи. Я всегда буду заботиться о матери и сестрах, но я никогда не хотел иметь жену и ребенка. Пойми, Синния! — Он говорил с трудом, словно у него пересохло горло. — Если бы ты видела, во что превратились родители, когда Трелла пропала…