Штаб 7-го гвардейского танкового корпуса располагался в польском селе Стале, а бригады — в прилегающем лесу. Сюда и добрался гвардии майор С. В. Хохряков во второй половине октября.
Последние километры от дороги, где он распростился с шофером попутной автомашины, Семен Васильевич шел по желто-коричневому ковру осеннего леса.
Редкие птицы, распуганные войной, перекликались здесь совсем по-иному, чем на родине. Багрянец листьев не ласкал взгляд, а воспринимался как потускневшая медь, лес выглядел необычно чопорным и оттого — чужим.
Хохряков вспомнил могучие уральские кедры, а также неторопливый «сибирский разговор» — молчаливое щелканье кедровых орехов с дедом в студеную зимнюю пору, и тихо-тихо, в такт шагам, запел недавно услышанную песню:
Далеко родные границы,
Давно не бывали мы тут.
Поют не по-нашему птицы,
Цветы по-другому цветут…
О, так захотелось хоть краешком глаза взглянуть на родные места, ощупать стволы великанов — елей и кедров!
Мы камень родной омоем слезой,
Когда мы вернемся домой…
В штабе Хохряков немного задержался. После вручения ему ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» комкор генерал-майор Сергей Алексеевич Иванов сказал:
— Садись, Герой, садись, дорогой Семен Васильевич. Побеседуем по душам… Выдвигаю тебя на должность заместителя по строевой командира пятьдесят четвертой гвардейской бригады.
По лицу Хохрякова промелькнула тень:
— Спасибо за доверие, товарищ генерал, но я еще не дорос для такой должности.
— Дорос, Семен Васильевич!
— Нужно уметь налаживать взаимодействие разнородных частей и подразделений…
— Сумеешь.
— Артиллерию знать надо отлично.
— Стреляешь из танковых пушек хорошо. Чего еще?..
— Я имею в виду ствольную артиллерию, которой усиливают бригаду. Да и вообще…
Генерал сокрушенно почесал затылок:
— Учти: это я от имени командарма предлагаю. А представление на повышение тебя в звании уже отправлено в Москву.
— За доверие спасибо, товарищ генерал. Возьмем Берлин — соглашусь и в военную академию. А сейчас… Разрешите мне остаться на батальоне в своей бригаде.
Комкор взглянул в карие задумчивые глаза майора и понял его заветную думу: место воина — в бою. Понял потому, что сам еще в юности посвятил себя танкам. Понял Хохрякова как коммуниста, стремящегося остаться на том месте в боевом строю, на каком он мог принести армии, партии, народу наибольшую пользу в трудное время.
— А знаешь, Семен Васильевич, что твоим бывшим первым батальоном неплохо командует Михаил Прокофьевич Тонконог. Хорошо себя в боях показал, с людьми сработался. Причины снимать нет, — вздохнул комкор. — Правда, личный состав там уже почти весь поменялся.