Находясь в состоянии эйфории, Гитлер написал в длинном письме Муссолини, информируя его о своих планах: «Поляки должны быть разгромлены, это — очередная задача». Однако Гитлер преднамеренно не указывал конкретную дату вторжения. По мнению генерала Кейтеля, фюрер подозревал, что его «надежные» слуги из министерства иностранных дел передадут эту новость англичанам. Кроме того, он мог также допустить, что граф Чиано сделает то же самое. Замысел фюрера заключался в том, чтобы на Западе вызвать панику этой информацией о переходе его к совершенно конкретным акциям, без указания точной даты, дав этим самым возможность западным державам предупредить поляков. Паника, как он надеялся, породит в Лондоне и Париже готовность пойти на договоренность. с ним или, скорее, позволит ему захватить Польшу без вмешательства англичан и французов. Для достижения этой цели он был готов использовать любые средства, чтобы убедить Чемберлена, который в свою очередь убедил бы французов. Поэтому он позвонил Герингу и предложил ему послать Далеруса в Лондон с уведомлением англичан, что он действительно серьезно стремится установить взаимопонимание между Англией и Германией.
Геринг, все еще переживавший отмену фюрером его визита в Англию, слегка успокоился. Он позвонил Биргеру Далерусу, только что прилетевшему в Берлин, и пригласил его в Каринхолл. Они беседовали около двух часов, затем 314
Геринг повез шведа в Берлин. Далерус согласился вылететь в Лондон на следующее утро. Одновременно с этим Геринг сообщил ему, что сам собирается во второй половине дня встретиться с польским послом Липским. Фельдмаршал сказал, что посол его личный друг, и он рассчитывает на влияние Липского в деле обеспечения взаимопонимания с Польшей.
Генерал Браухич со штабом сухопутных войск переехал в Цоссен — штаб-квартиру военного времени, примерно в двадцати милях от Берлина. Между тем в имперской канцелярии все еще продолжался прием. В радостном настроении фюрер переходил от группы к группе, рассказывая о своих планах создания великой Германии, подписывая бумаги, отвечая на телефонные звонки генералов и адмиралов, не проявляя никаких признаков усталости. Было уже пять часов утра, когда он отправился спать; перед уходом Гитлер предупредил Риббентропа, что завтра они будут «обрабатывать» англичанина.
На лице Риббентропа появилась гримаса, ибо он знал, что под англичанином Гитлер подразумевал Гендерсопа, а последнего министр иностранных дел просто презирал.
Невиль Гендерсон потратил все утро на бесплодные телефонные разговоры с польским послом Липским, пытаясь убедить его попросить аудиенцию у Гитлера, заявляя, что этот шаг будет расценен, «как признак доброй воли».