В этой атмосфере неподдельного страха — ибо предельный срок, установленный Гитлером, истекал в два часа пополудни 28 сентября — члены палаты общин собрались в полдень того же дня, чтобы заслушать сообщение Чемберлена о его попытках урезонить Гитлера. Он описал поездку Вильсона в Берлин, говорил о послании, которое направил фюреру, и сообщил, что обратился к Муссолини с просьбой использовать свое влияние на Гитлера, чтобы предотвратить угрожавшую Европе катастрофу.
Член парламента и неумолимый противник политики Чемберлена сэр Гарольд Никольсон в то время дал самое лучшее описание этого эпизода: «28 сентября 1938 года. В 2 часа 15 минут я подошел к зданию парламента, пройдя через Трафальгарскую площадь и мимо Уайтхолла. Вокруг фонтанов воркуют голуби, а ребятишки кормят их. Мой спутник говорит: «Детей пришлось бы эвакуировать немедленно, как и голубей». Когда мы подошли ближе к зданию парламента, там уже собралась большая толпа; люди несли свежие цветы к подножию памятника погибшим во время первой мировой войны. Над толпой стояла глубокая и тревожная тишина. Люди смотрели на нас оцепенелыми и пытливыми глазами...»
В палате общин: «Мистер Чемберлен медленно поднялся на свое место и разложил ‘перед собой текст речи. Палата утихла в молчаливом ожидании... Чемберлен начал с хронологического изложения событий. Он говорил спокойным и размеренным тоном в абсолютной тишине притихшей палаты. Хронологическая последовательность в его выступлении усиливала драматизм напряжения... Он начал рассказывать нам о его последнем призыве к Гитлеру и Муссолини. Я взглянул на часы. Было двенадцать минут пятого. Премьер-министр говорил уже ровно час. Я заметил, >Лкак какую-то бумагу на бланке Форин Оффиса быстро передавали по ряду, где находятся места для членов правительства. Сэр Джон Саймон прервал премьер-министра. Премьер-министр поправил пенсне и стал читать переданный ему документ. Он поднял голову, и свет с потолка осветил его лицо. Морщины озабоченности и усталости словно вдруг сгладились; торжествующий, он показался лет на десять моложе. «Гитлер, — сказал он, — только что согласился отложить мобилизацию в Германии на двадцать четыре часа и встретиться со мной на конференции с Муссолини и Даладье в Мюнхене». Я думаю, это был один из самых драматических моментов, которые мне когда-либо пришлось видеть. На несколько секунд в зале воцарилась мертвая тишина. И затем весь зал встал, чтобы приветствовать успех, достигнутый Чемберленом».
С балкона для иностранных гостей и дипломатов посол США Кеннеди излучал сердечное одобрение действий Чемберлена; как и некоторым другим лицам, близким к Чемберлену, премьер-министр довольно прозрачно намекал ему на такой исход еще несколько дней назад. Всем присутствовавшим, слушавшим выступление Чемберлена, показался случайным совпадением тот факт, что это сообщение поступило от Гитлера; однако это было далеко не случайно: теперь почти не осталось сомнений в том, что Чемберлен еще до того, как начал свою речь, знал о предстоящей конференции в Мюнхене и о возможности заявить об этом в ходе своего выступления. Вечером 27 сентября, когда Гораций Вильсон, по его собственному выражению, «приполз обратно» после встречи с Гитлером, чтобы доложить кабинету, что тот обманул их ожидания, премьер-министр защищал его от озлобленных нападок отдельных членов кабинета. После этого он отвел Вильсона в сторону и сказал ему: «Вы не должны беспокоиться. Я думаю, что вы поступили совершенно правильно». А немного спустя он вызвал Вильсона к себе: «Я все обдумывал создавшееся положение. И при создавшихся условиях, думаю, было бы хорошо, если бы мы встретились — Гитлер, Муссолини, я и Даладье. Необходимые меры приняты».