— Успешно?
— Что? A-а… оставил там кое-что, обещали посмотреть…
— Вечная история.
— Неважно. Так вот, он мне много интересного порассказывал. Я еще подумал, что для твоего романа может пригодиться.
— А для твоего?
— Я же не пишу роман. Я же все больше по малым формам.
Несмотря на упадок издательского бизнеса, Авдей умудрялся постоянно публиковать свои статьи, рассказы, очерки, эссе. По большей части в периодике, разумеется. В "настоящем варианте" ему удалось издать два тонюсеньких поэтических сборника да небольшую тетрадку прозы, и то за свой счет, вернее, за счет спонсоров, а еще точнее за счет друзей, оплативших в складчину полиграфические услуги (в то время типографии еще не ввели грабительских тарифов). Также достославное имя Авдея Доломанова было представлено в двух коллективных сборниках и даже в одном толстом столичном журнале.
— Странные вы люди! — скривил рот в усмешке Хлебосолов.
— Кто — мы?
— Вы. Советчики. Один мне посоветовал в бордель устроиться, где для меня, якобы, просто кладезь материала. Другой какого-то ресторатора раскопал, история которого непременно ляжет в основу моего романа. При этом сам не собирается писать ни о чем подобном, а вот для меня — пожалуйста. Я только одного не пойму: на чем базируется ваша уверенность, что я собираюсь создавать чернушно-порнушную эпопею? Я что, сам об этом заявил?!
— Ты ждешь ответа или просто решил горло прочистить?
— Жду ответа.
— Какое время — такая и литература.
— Ну вот, наш гений заговорил штампами!
— Погоди, погоди! Плевать на штампы. Давай возьмем Россию. Девятнадцатый век — это одна литература, двадцатый — другая, ранний советский период — третья, довоенный — четвертая, военный и послевоенный — пятая и так далее. Спорить будешь?
— Пока послушаю тебя.
— Романтики, фронтовики, деревенщики, оттепельщики, диссиденты… Даже неформальщики, оппозиционеры — единым фронтом. Конечно, кто-то выбивался из общего ряда, но… Где они и кто они?
— Какое это имеет отношение ко мне? — пожал плечами Кирилл.
— Самое прямое. Имей терпение. Знаешь, сейчас “настоящие" писатели, то есть те, кто стал членом союза еще при советской власти и публиковал свои произведения под партийным надзором и цензурой, объявили непримиримую войну современной литературе. Все то, что они называют "чернухой", "порнухой" и "детективщиной", они вообще не признают за литературу! И это по меньшей мере архисмешно!
— Что здесь смешного?..
— Как же, как же. Помнишь, в начале двадцатого века был такой постулат: "Критиковать можно все, кроме Чехова и бульварной литературы, поскольку первый выше всякой критики, а вторая недостойна ее"?