Орлова вызвал Журков. Выговаривал за грубость с представителем прессы.
— Да какой он представитель прессы — попросту арап! — защищался Орлов.
— Это не твое дело — судить! Его послала редакция, газета. Во всяком случае, он должен быть у нас огражден от оскорблений. Политотдел требует, чтобы ты извинился.
— Ну что ж, я извинюсь... — с тяжелым вздохом согласился Орлов.
Но извиняться не пришлось, потому что Кысина отозвали. Причиной тому было не столкновение с Орловым, а новый, поистине анекдотический случай из корреспондентской деятельности Кысина.
Любимым рассказом Кысина был бродячий анекдот о каком-то заграничном корреспонденте, который, захватив место у аппарата и ожидая событий, чуть не целые сутки подряд передавал по телеграфу главы из библии, лишь бы не допустить к аппарату других.
Товарищи не любили Кысина. Ему ничего не стоило пустить ложный слух, что, скажем, открытие данной электростанции решено в центральной прессе вовсе не освещать: зря, мол, ребята, трудитесь, сушите перья! И это в то время, когда сам он уже настрочил целую полосу. Легковерные попадались. Халтурщик и дармоед, он уже давно ничему не учился и жил неплохо. «Главное — поспеть, — говаривал он. — У меня строгий расчет времени, хронометраж! И везде иметь информатора! Я не писатель. Я кор!»
Приехав на стройку, он больше околачивался в Староскольске. Сведения брал из управления или списывал без зазрения совести из многотиражки «Гидростроитель». Пока что обходилось. Но вот, разговаривая с ним по телефону, редактор потребовал к следующему номеру дать страничку из жизни котлована, все как есть: и достижения, и провалы, и трудовые подвиги, и примеры неразворотливости, головотяпства, расточительства. И чтобы события были свежие, не замусоленные в ряде очерков и сообщений.
Кысину срочно пришлось «перебазироваться» на правый берег.
Котлован оглушил его. Оглядевшись, «кор» избрал своим «капе» прорабку третьего участка. За телефоном в это время сидел-надрывался начальник участка Бедианов.
Кысин стал слушать.
Это были тяжелые дни котлована. Забои все углублялись, пошли мокрые грунта́ — тяжелая черная глина. Экскаваторы стали вязнуть, крениться, садились «на брюхо». Бревенчатые щиты, что подбрасывали под гусеницы, ломало как спички, и обломки вминало в землю.
— Тонут экскаваторы! — кричал в телефон Бедианов, худой, небритый, со злыми черными глазами мужчина. В нетерпении и гневе он постукивал кулаком по столу, отчего иссиня-черные и жестко упругие волосы его с развалом на два крыла раскачивались надо лбом, как пружины.