— Вчера номер шестой утонул!.. — кричал начальник участка.
И вот это «утонул» и попало в настороженное ко всякой сенсации ухо Кысина. Он подошел к одному из десятников.
— Кто там у вас утонул? — спросил он. — Я корреспондент. — Он стал доставать свое ко́ровское удостоверение.
Десятник махнул рукой.
— Верю, — сказал он мрачно. — Доценко вчера свой экскаватор утопил.
— Как? — вскинулся Кысин. — Так это же сотни тысяч рублей, а то и весь миллион!
— Да, конечно... — согласился десятник. В глазах у него затаился огонек насмешки. Он понял, кто перед ним, и решил подшутить.
— Доценко? — спросил нетерпеливо Кысин, записывая.
— Точно.
Короче говоря, итогом этого стремительного интервью была заметка, переданная Кысиным в ту же ночь по телефону. В ней говорилось в гневных тонах, что неразбериха и безответственность на котловане столь вопиющие, что на днях утоплен был экскаватор, электроагрегат огромной мощности. Государство понесло колоссальные убытки по вине экскаваторщика Доценко и руководителей третьего участка.
В редакции усомнились. Запросили Лощиногорск. Все объяснилось. И ловец сенсаций срочно отбыл в Москву, к великому удовольствию остальных представителей печати.
— Меня отзывает Москва, — с каким-то таинственным и горделивым намеком говорил он, прощаясь. — Не печальтесь, милуша: мы еще закрутим с вами первую турбину, дадим стране ток!..
Девушки котлована, обе смены — уходящая и заступающая, — пестрым, ярким цветником рассыпались на утреннем пригреве, у дощатой будки прорабской.
Среди них одна, на вид лет шестнадцати, резко выделялась своей одеждой: все были в коротких цветастых платьях, она же в синих шароварах и в голубой тенниске.
Орлову почудилось в ней что-то знакомое. Несколько раз он высовывался из окна кабинки и всматривался, но издали признать не мог.
Но вот началась пересменка, он остановил экскаватор, выпрыгнул на песок и быстрыми большими шагами взбежал к прорабке.
И вовремя.
Возле новенькой девушки уже «давал круги» прораб Паскевич.
Это был рыжий, стриженный под машинку, с мослатой головой и веснушчатым лицом рослый детина. Придирчивый и злой в работе, бесстыдный сквернослов — особым наслаждением его было сквернословить при женщинах, — Паскевич изводил девушек котлована. Он считал себя начальством, да к тому же и мужчиной неотразимым, а потому полагал, что может осчастливить каждую.
Вот этот самый Паскевич и кружил сейчас возле новенькой, засматривая на нее то с одного, то с другого бока.
Девушка в лыжных шароварах уже несколько раз, нахмурясь, отворачивалась от него. Но он вновь и вновь попадался ей на глаза и заговаривал.