И, как только Берестовский увёл пастуха, капитан обратился к Сергею:
— Я сейчас уеду, а ты утречком побывай в доме учительницы. Посмотри там — что к чему. С прокурором об этом я уже договорился. Санкцию дал. А завтра я позвоню относительно Панарина.
Он пошёл к двери.
— Да, вот ещё что… Чуть не забыл! — остановился он у порога. — Надо найти племянника Дороховой. Сообщить ему о трагедии всё равно придётся. Заодно и побеседуешь с ним.
Шатров уехал. В соседней комнате укладывался на ночь Берестовский. Прилёг и Сергей на диван, но ещё долго не мог заснуть. Он ворочался с боку на бок на стареньком диване и мысленно рисовал себе встречу с Панариным. За окнами всё реже вспыхивали далёкие молнии, утих ветер, и Ракитин в конце концов задремал.
* * *
Едва успел Сергей вернуться из дома Дороховой, как позвонил Шатров.
— Что нового? У Дороховой был?
— Был, — невесело ответил Сергей. — Там всё в целости и на своих местах. Нашёл черновик какого-то письма.
— Что за черновик?
— Набросок письма к сестре: приветы, наставления. В одном месте речь идёт о кувшине с золотыми монетами, а в чём дело — неясно. Всё зачёркнуто, перечёркнуто.
— Немедленно направь черновик на исследование. Надо установить, кто его писал и что там зачёркнуто… Что ещё?
— Племянника Дороховой пробовал допросить. Он как узнал о случившемся с тёткой, так сразу в обморок упал. Я с ним ещё позднее поговорю. О Панарине что-нибудь известно?
— Известно, — помедлив, ответил капитан. — Оговорил его пастух. На Дорохову напали вчера, а Панарин ещё в четверг, возвращаясь в город, попал в аварию и в тяжёлом состоянии доставлен в больницу. Надо передопросить Смирнова — выяснить, в чём дело.
— Хорошо, Серафим Иванович. Сделаю! А как учительница?
— Ей стало легче. Уже в сознание пришла.
— Правда?! — обрадовался Сергей. — Может, разрешат врачи поговорить с ней?
— Нет, — возразил Шатров. — Видишь ли, какое дело: временная потеря памяти. Такое бывает. Ты с пастухом да с людьми лучше поговори.
Он повесил трубку.
Сергей попросил Берестовского привести Смирнова.
Разговор был долгим. Но лишь поздно вечером пастух перестал отнекиваться и, скривив рот в глуповатой ухмылке, протянул:
— Не бил Лёшка. Я бил.
Ракитин облегчённо вздохнул: «Ну вот и всё, теперь будет проще!»
Да какое там! Чем больше он допытывался о подробностях и цели нападения на Дорохову, тем яснее улавливал в ответах пастуха неуверенность и путаницу. Мало того, пастух оказался некурящим и не был рыболовом.
Сравнивая слепки следов обуви с места происшествия с обувью пастуха, он понял, что и здесь его постигла неудача.