Я отметился у администратора как Т. Мартин из Нью-Йорка. Только в Нюар контроль и Эрни Бентли знают, где я нахожусь. Пока, сколько удастся, я буду придерживаться этого прикрытия.
В 8.15 приняв душ, одевшись, перекусив в соседнем баре, я сел за руль и отправился на поиски Медоу Лейн, № 37. Вилла из красного кирпича в стиле ранчо, стоящая в глубине сада, утонула в листве и огромных красных цветах со сладким запахом.
Я свернул на подъездную аллею и поставил машину позади нового «шевроле».
Не успел я подойти к веранде, как открылась дверь. Маленький худенький человечек подошел ко мне с приветливой улыбкой и бросил:
— Добрый день… Винцент Смалл… Чем могу служить?
Я раздавил его руку своей и ответил:
— Менн, Тайгер Менн, мистер Смалл. Я прошу вас простить меня, я побеспокою вас всего несколько минут. Я ищу одного из моих друзей, и вы, возможно, сможете помочь мне.
— Очень охотно… Входите… Буду счастлив, если смогу оказать услугу.
Он отстранился и указал мне на салон, в котором две стенки были сплошь заставлены книгами.
— Может быть, вы выпьете чего-нибудь?
Он открыл коробку с пивом, протянул мне одну банку, устроился в качалке напротив и спросил:
— Итак, какая же у вас проблема?
— Ведь вы знакомы с Луи Агрунски, правда?
— С Луи?.. Разумеется… Так это его вы ищете?
Вместо того, чтобы ответить. я сделал глоток и поставил банку на пол около себя. Его улыбка превратилась в гримасу удивления.
— Но ведь это смешно! — сказал он.
— Почему смешно?
— Бедный Луи… Весь свет ищет его теперь, а когда он жил здесь, никто им не интересовался. Он не был знаком ни с единой душой. Я никогда не видел такого одинокого человека. Даже после того случая, когда он уже не мог работать, его никто не навещал, кроме меня и Клода Вестера.
— Он не тот человек, который легко сходится с людьми, мистер Смалл. С другой стороны, и его работа требовала абсолютной секретности. В результате он утратил всякую общительность.
Смалл недоверчиво покачал головой, губы его были сжаты:
— То, что вы сейчас сказали, кажется правильным. Никому не удавалось вытянуть из него ни слова об его работе, но никто и не пытался делать это, как вы сами понимаете. С Клодом он всегда говорил о своем увлечении: о крошечных деталях радио и электроники, которыми он забавляется. Со мной он спорил о философии.
— Это ваше увлечение, мистер Смалл?
Он засмеялся:
— Боже мой, нет! Это мое ремесло! Я преподаю в университете в Бромвеле, в котором мы когда-то учились, Луи и я. Мы были на разных факультетах, жили в одной комнате и стали добрыми друзьями. Философия не интересовала Луи, он коллекционировал дипломы по математике и физике. Но после его нервной депрессии он обнаружил склонность к обсуждению философских проблем и стал изучать эту дисциплину почти так же, как и я. Это, казалось, помогало ему жить.