. И этот сложнейший и отлаженный механизм не мог обходиться без Федорова, как и Федоров без него. Так было и при керосиновых фонарях, ручных семафорах и стрелках, так есть и сейчас. «Железку» все еще пока трудно представить без костылей, а костыли немыслимы без шпал и рельсов.
С удивленной злобой смотрел Федоров на парней. Потом он выхватил у осмотрщика молоток и решительно двинулся на того, что с ружьем.
— Я вам отвалю, деляги проклятые! — с занесенным молотком наступал он. — Вы у меня вперед смотаетесь. Ишь, р-романтики в полушубках!
— Ой… В отделение? Милицию надо! — засеменила в поисках старшины Панкова фельдшерица.
А дежурная уже повисла на «загонщике», слабыми ручонками выкручивая горбыль.
— Ружье, ружье разряди, — сдерживая размахивавшего молотком Федорова, советовал парню осмотрщик. — Идите, ребята, подобру-поздорову, идите…
Парни, сплевывая и ругаясь, отошли в сторонку, засовещались. Из вокзальчика выскочила фельдшерица, крикнула неразборчиво насчет милиции и юркнула обратно. Опять послышалось знакомое щелканье, треск замерзшей «молнии» на чехле, снова ругань, плевки. И вот, поскрипывая полушубками, они отправились восвояси.
Позже Федоров сидел в дежурке у Александры — так звали девчонку, — которая говорила ему что-то успокаивающее своим не то вятским, не то костромским говорком. На плитке натужно начинал сопеть чайник. Пес лежал на полу, настороженно держа голову на прямой шее; он отогревался, а потому порой вздрагивал и, как бы стыдясь, сразу гасил эту дрожь, поднимая голову еще выше.
Федоров смотрел на собаку и думал о Савельиче, который и после смерти не расстался с Транссибом: лег в землю в двух шагах от насыпи. Придет время, и на месте Горелого расстроится какой-нибудь комбинат или рудник, и застучат над Савельичем молотки по костылям, а потом вагонные колеса на стыках рельсов. Яростно стучится грядущая жизнь… Ой как яростно… Поймут ли нас тогда, вернее, помянут ли?
Федоров поймал себя на мысли, что, думая о Савельиче, он невольно думает и о себе. А как же иначе?.. Иначе и нельзя.
— Спасибо тебе большое, Шура, — он поднялся.
— И чего? Чай закипает, — удивилась Александра. — Все жданки небось съели ожидаючи — и уходите?.. Все плитка несчастная… Чуть дышит. Электрики все обещают, обещают спираль поставить какую-то мудреную, так все без толку.
— Хлеба мне нужно успеть купить. Совсем забыл, а то бабка до завтра изворчится вся. — Он взял в руки цепь, и собака тут же вскочила на ноги. — Ну, пойдем… — Федоров запнулся и, помедлив, окрестил пса: — Кондуктор…
Домой Федоров шел медленнее обычного: он подстраивался под Кондуктора, у которого за путешествие ослабли лапы, и для надежности пес даже выпустил когти, звонко врезавшиеся в почерневший от гари наст. Бедняга, очевидно, все последние дни он провел на ногах.