Снова мутная картинка перед глазами – я иду в санчасть за дежурным по батальону, падая на ходу. В глазах темнеет, стук в висках заглушает остальные звуки… Но я продолжаю идти, теряя последние силы, потому что нам чуть ли не в мозг вживили убеждение: дисциплина превыше всего.
Да! Точно! Я услышал звук сирены. Казалось, я всего лишь несколько метров прошел расстегнутым… Разве может быть все так плохо?
«Горячо! Болит! Что ж вы сидите, помогите мне!» – хотелось крикнуть, но голос не слушался. Только хрип вырвался у меня из горла.
Меня везли в Минский госпиталь, а перед глазами все плыло. Я пытался смотреть в окно, чтобы находиться в сознании, но пространство вокруг то исчезало, то вновь появлялось в черных пятнах. Силуэт наклонился надо мной и внимательно посмотрел в глаза, а потом стал медленно таять, и вновь темнота поглотила меня.
* * *
Когда я пришел в сознание, то обнаружил себя в больничной палате. Вокруг медицинские приборы, провода, мигающие мониторы, на которых светились непонятные мне цифры. Свет резал глаза. В темноте было спокойнее и уютнее – тишина и никакой суеты вокруг. Оказалось, я был не один. Присмотревшись внимательнее, я понял, что рядом со мной сидят мои родные.
– Мама, – произнес я, но испугался собственного голоса. Звук, который я издал, был похож больше на скрип заржавевшей двери.
Мама подскочила со своего стула и присела рядом на край кровати, крепко сжав мою руку. Она плакала. Это сразу было понятно по красным опухшим глазам и осунувшемуся лицу.
– Сынок! Как же ты нас напугал! – воскликнула она и прижалась губами к моему лбу.
Ее губы оказались такими ледяными, что по телу пробежали мурашки. Или это я слишком горячий?
Я хотел обнять ее, но с ужасом обнаружил, что все еще не могу даже рукой пошевелить. Вселенская усталость своей тяжестью придавила меня к неудобной жесткой больничной койке.
– Можно воды?
Мама в ту же секунду осторожно поднесла к моим пересохшим губам стакан. Ощущение приятной прохлады потекло по раскаленным жилам.
– Еще, – попросил я, когда мама снова убрала стакан на прикроватную тумбу, позволив мне сделать всего пару глотков.
– Чуть позже, сынок. Сначала тебя должен посмотреть доктор.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил отчим, сидящий по левую руку от матери.
Все еще больно было смотреть по сторонам, и я не мог вспомнить последние два дня своей жизни. Только короткие фрагменты, из которых не складывалась цельная картинка.
– Что случилось?
– Брат, ты слишком переоценил свои силы, – усмехнулся по-доброму Борис, мой брат-близнец. Он тоже был в палате.