Когда-то давно Уэйд рассказал ей, что для нюха хищников оленята невидимы. Она наблюдает, как олененок перебирает ногами, щиплет траву, а сама думает: «Он не оставляет следов. Ему не нужно бояться прошлого».
Вслед за матерью олененок исчезает среди деревьев. Энн с удивлением обнаруживает, что уронила руки на колени и стиснула пальцы.
– Если ты здесь. – Она произносит это шепотом, будто объясняя тихой квартире, почему склонила голову, почему закрыла глаза. Она никогда не молилась, и вот теперь молитва наполнила ее исподтишка.
Если ты здесь, Джун. Если ты жива. Надеюсь, у тебя получилось забыть. Надеюсь, ты держишься за все хорошее, что смогла найти.
За все хорошее, что смогла построить.
Она открывает глаза. Окидывает взглядом квартиру. И распахивает окно.
Ловкач не привык, чтобы за ним гонялись.
Мэй и Джун это знают. Они знают: он бежит лишь потому, что бегут они; он боится лишь потому, что чувствует: они хотят его напугать, и это правда – чистая правда, – как же так? Но они не в силах остановиться. Не в силах замедлить ход. Не в силах унять кличку, выскакивающую из глотки.
– Ловкач!
Они скользят по лесистому склону, по рекам не из воды, а из сосновых иголок. Щеки пылают. И это счастье. Август. Повсюду в ложбинках листьев белая пена, какую выделяют насекомые, насосавшись сока растений, в этой пене можно жить, в этой пене можно расти. Ноги Мэй и ноги Джун перемазаны в этих слюнях, но они не останавливаются, срывая травинки на бегу. Стебли хлещут по ногам, ядовитый сок заливает ссадины, но какое им дело? Какое им дело? Они хохочут! Они галдят! Они бегут вниз по склону; падают и катятся; скользят. Хватаются за ветки и обжигают ладони, потому что забывают их отпускать.
Пару раз кот возьми да прерви свой побег, прицепится к нижней части ствола, прижмет уши и затаится. Он предлагает им притормозить, подойти к нему привычным шагом, снова стать самими собой, отодрать его от ствола коготь за когтем, бережно.
Но что им его предложение, у них есть свое. Они пугают его. Теперь нарочно. Не останавливаются, даже когда видят, что, остановись они, им бы, может, и удалось его поймать. Вот он и скачет прочь. Хвост торчком, спина – в огне. Они выкрикивают его кличку как угрозу, хотя на самом деле – зачем затевалась вся эта погоня – им надо его вернуть.
Ведь он же пропал.
Но они об этом забыли. Это уже ничего не значит.
Они гонятся за ним, потому что уже гонятся за ним. Потому что теперь это их совместная игра.
Он прыгает. Высоко. Оттолкнулся от спинки кресла – и на ветку.
– Кресло.
Они замирают.