Для сверчков слишком жарко, но козодои и летучие мыши уже охотятся на первых комаров. В тишине слышно, как гудит воздух между сложенными крыльями птиц, торпедами падающих вниз. А потом – хлопушечный вздох обратного, обретенного ветра. Крылья раскрыты. Полет. В небе одним комаром меньше. Одной нитью меньше в полотне поднимающегося гула, поднимающегося с земли, подобно чувству.
Мэй устала. Она счастлива, и она устала. В эту минуту – Джун так близко, животный страх Джун невидим под запахом сырого сиденья и прохлады деревьев – ей кажется, что она могла бы уснуть тут же, у сестры на плече. Она могла бы уснуть прямо сейчас и проспать до самого утра. Может, завтра Джун уже не будет такой доброй. Может, она зароется в свои книги. Может, пойдет сама исследовать лес. Осознав все это, Мэй решает не спать, а остаться так на подольше. Борясь со сном, она перебирает взглядом все, что видит перед собой. Гигантские веера листьев малины, сморщенные по центру, коричневатые по краям, будто пригорели. Тысячелистники, тихонько прокладывающие собственные тропки; они следуют друг за другом по дорожкам, у которых нет конца, дорожки эти складываются из растений, стоящих недвижно невдалеке друг от друга. Серебристо-зеленые стебли и крошечные белые цветки, жесткие, стоит им только распуститься, которые легко можно стереть в порошок, покатав между ладонями, а после сдуть.
Чувствуя, как слипаются веки, Мэй начинает свой обычный ритуал. Она забывает. Подбирая различные части дня, разбросанные в голове, она откладывает их в сторонку, чтобы не мешались, чтобы убрать их, скажем, на полку в шкафу и на время там закрыть.
И вот, глядя на заросли травы, – Джун в уголке зрения тоже на них глядит – она забывает лицо с обложки, забывает мамину шляпу у Джун на голове, пластинки шишек в синей воде. Она забывает их планы на завтра, поездку на другую гору за дровами и как Джун, наверное, снова будет подличать. Она забывает кукол, уснувших на пне. Фортепиано внизу. Папу, разучивающего песню. Скрип карандаша. Ловкача.
Стоит его забыть, и он откликается. Откликается округлым, скорбным, пристыживающим и всепрощающим кличем.
Они смотрят наверх и видят, как он смотрит вниз.
– Ловкач, – нетерпеливо зовет его Мэй. – Иди уже сюда.