Он подошёл к двум стеклянным бакам, щёлкнул тумблером. Вспыхнула подсветка – и Егор от неожиданности отшатнулся.
В жидкости за пыльным стеклом плавал человеческий мозг с торчащими на толстых жгутах белыми, с мутными радужками, глазными яблоками. Снизу свешивался длинный отросток, тоже желто-серый, с расходящимися в стороны ветвями, делящимися на тысячи толстых, тонких, тончайших нитей, образующих густую спутанную сеть, карикатурно повторяющую очертания человеческого тела.
Содержимое второго бака в точности копировало первый, с одной лишь разницей: изжелта-серые нервные и мозговые ткани заменял однородный, черноватый, с белёсыми вкраплениями, губчатый материал. По цвету и консистенции он напомнил Егору раздавленные и успевшие почернеть подосиновики.
Бич нервно сглотнул.
– Видал пакость, но чтоб такое… Клык на холодец, Яша, шо за халоймес?
Яков Израилевич глянул на егеря поверх очков, отчего взгляд у него сделался добрым и слегка ироничным – как у старенького домашнего доктора.
– Это, друзья мои препараты нервной системы человека. Слева – в первозданном, так сказать, виде, справа– то, во что она превратилась после замещения нервных тканей некромицелием. Тем, который спёр поганец Вислогуз.
* * *
– Так ты, Яша, производил опыты с людьми?
– С трупами, Серёга, с трупами. Не настолько я скурвился. А до того – с мышами, морскими свинками, обезьянами. Словом, обычная исследовательская цепочка.
Они снова сидели в кабинете на двенадцатом этаже. За окном разливалась чернильная темнота, стрелки часов показывали половину второго ночи. Егор, вспомнив о заждавшейся «библиотекарше», исчез, оставив егеря и заведующего лабораторией экспериментальной микологии наедине.
– Погоди… – Бич разлил остатки коньяка по мензуркам. – Я не врубился: гадость, которую ты нам в подвале показывал – она что, выходит, в трупе проросла?
– То-то ж и оно! И в документах, которые мне передали вместе с образцами, было сказано, что такие опыты проводились и раньше.
– Кем? И где?
– Об этом сказано не было. Но я знаю только одно место на всей планете, где умеют работать с таким материалом. И главное, могут решиться на подобные опыты.
– Манхэттенский Лес?
– Зришь в корень. Мы мало что знаем о том, что там творится, но ясно одно: об этических ограничениях там задумываются в последнюю очередь. Если вообще задумываются. И, знаешь, что самое скверное?
– М-м-м?
– Проращивание некромицелия в мёртвых телах – это первый этап исследовательского проекта. Дальше должны были последовать живые люди.
– Исследовательский? Проект? В Манхэттенском-то Лесу? Яша, я тебя умоляю! Они там только наркоту бодяжат и пластику делают богатым буратинам!