Фургон трогается с места. Ей все еще трудно осознать случившееся. Это не значит, что ее освободят через двадцать два года. Это всего лишь значит, что она никоим образом не подлежит освобождению до истечения двадцати двух лет. Но ведь ее могут и вообще никогда не выпустить?
Ей кажется, будто она падает стремглав в какую-то черную дыру. Двадцать два года падения. Как минимум.
Жандарм предлагает ей сигарету, дает бумажный платок. Молодой парень, почти ее ровесник. У него вся жизнь впереди. У него.
Простой бумажный платок. Весь мокрый от ее слез. Она долго будет держать его в кармане…
…Марианна плакала. Каждый раз, когда вспоминала суд.
Как же они не поняли, что это был несчастный случай? Потеря контроля, вроде того как машину заносит на повороте. Как они могли похоронить меня заживо? Мучает ли их совесть временами? Думают ли они обо мне перед тем, как улечься в мягкую постель? Нет, они меня вычеркнули из памяти. Я для них больше не существую. Вообще-то, я не существую ни для кого.
Ключ воткнулся в замочную скважину, и Марианна встрепенулась. Даниэль появился, тень посреди тени. Марианна быстро вытерла слезы. Хотелось показать ему, что почем, перекрыть кислород, но она сдержалась. Неподходящий момент, чтобы обратить его в бегство, как тем вечером. Ведь он принес обычные припасы. Пять пачек и две дозы.
Сел рядом с ней на тюфяк, который совсем продавился под его весом. Так он и вовсе у них перетрется.
— Похоже, тебе было плохо сегодня днем? Не думал, что ты настолько подсела!
— Живот болел, только и всего… Должно быть, от мерзкой жрачки, которую нам тут дают!
— Да ну? Не знал, что расстройство желудка лечат уколами метадона! Ты же знаешь: лепила — мой кореш… От меня ничего не скроешь…
Марианна так и видела, несмотря на темноту, его торжествующую улыбку.
— Надеюсь, ты доволен, а? — заорала она. — Ты этого хотел?
Она открыла пачку «кэмел», закурила.
— Сначала расплатись, потом потребляй! — заметил начальник наставительно.
— Расплачусь, когда проверю, хорош ли товар!
Он расхохотался и дал ей докурить. Растянулся, подложив руки под голову, устремив скучающий взгляд на верхнюю койку, пустующую. Кто бы, вообще говоря, мог делить владения с такой хищницей, как Марианна?
Она раздавила окурок в оловянной кружке, которая служила пепельницей.
— Ну что, идешь? — прошептал он. — Я не на всю ночь…
— Размечтался! За пять пачек ты много не получишь…
— Получу все, что пожелаю.
Она присела рядом, и Даниэль выпрямился, будто боясь, что Марианна сейчас набросится на него.
— Можешь мне объяснить, что на тебя нашло в тот раз? — спросила она.