Алиса начала протестовать, но я проявил твердость:
— Делай, как он говорит. Жди здесь. Со мной всё будет в порядке.
Она бросила на меня пристальный взгляд, потом согласно кивнула. Шлакман начал подниматься по подвесной лестнице. Я последовал за ним. На последней ступеньке он ненадолго задержался. Я находился за его спиной, мои глаза были на уровне поручней. Передо мной была просторная палуба, на которой стояли два кресла с чехлами из узорчатого ситца и четыре массивных шезлонга. Кресла находились возле портативного бара с рюмками, стаканами и ведерком для льда. На корме стояла широкая дугообразная скамья, и я вначале не обратил внимания на лежавшего на ней человека. Потом я его заметил, решив, что он спит. Однако, когда Шлакман ступил на палубу, человек вскочил на ноги.
Это был Энди. Меня он не видел. Было темно, и верхнюю часть моего туловища скрывали поручни.
— Шлакман! — крикнул он. — Какого черта тебе здесь надо? Тебя послал Монтец? Я не слышал, как ты подплыл.
— Не слышал? — довольно ухмыльнулся Шлакман.
Воспользовавшись моментом, я перелез через перила и, сделав несколько шагов, очутился около двери в каюту. Шлакман стоял между Энди и мною и, когда я нырнул вниз, в темноту каюты, Энди громко крикнул:
— Шлакман, кого ты с собой привел?
— Кэмбера.
— Кэмбера? Ты чокнулся? Кто велел тебе привести сюда Кэмбера?
— Никто.
— Монтец знает об этом?
— Монтец не знает абсолютно ничего. Абсолютно, Энди.
— Ты спятил, Шлакман?
— Точно.
Разговор между двумя негодяями доносился до меня словно издалека. Я стоял в кромешной тьме, мое сердце колотилось, как отбойный молоток, а откуда-то из каюты слышался женский голос:
— Это ты, Энди? Я сказала, чтобы ты больше здесь не появлялся!
Раздался голос ребенка:
— Ленни! Ленни!
Потом зажглась лампа. Я увидел сидящую на диване Ленни. Не снимая руки с выключателя, она с изумлением смотрела на меня. На другом конце длинного дивана, свернувшись калачиком, лежала моя златокудрая Полли, прикрытая серым пальтишком. Спустя мгновение я держал её в своих объятиях. Все мое тело сотрясалось от беззвучных рыданий.
— Папочка, ты жмешь меня очень больно, — пожаловалась она.
Снаружи продолжали раздаваться яростные крики Энди:
— Я говорю, Шлакман, ты совсем рехнулся. У тебя в котелке не мозги, а солома!
Я говорил уже, что время словно уплотнилось. Оно стремительно неслось вперед, события перекрывали одно другое. Трясущимися руками я обшарил пальто своей дочери, но ключа не обнаружил ни в одном из карманов.
— Ключ! — услышал я требовательный оклик Шлакмана.
— Ключ! — крикнул я Ленни. — Где он? Он был у неё в кармане.