— Вы правы, — ответил его собеседник, вставая. Молчаливый Алекс тут же оказался рядом с ним.
— Макс, — прошептал он, — сейчас мы пройдемся по территории, и я очень прошу вас не забывать про браслет и про то, что здесь вся связь идет только через наши сети. Везде видео и охрана. Всю информацию, которую сочтет нужным предоставить вам Серджио, включая записи, документы, фото и прочее, вы и так получите в полном объеме. Так что без инициативы, пожалуйста. И еще. Определить местонахождение острова невозможно — вокруг тысячи миль Индийского океана.
— Хорошо, Алекс. Я обещаю.
Они прошли по уже знакомому коридору. Впереди следовал Алекс, а позади шли Малин и Серджио.
— Так зачем вам нужна моя книга, в которой вы и все ваши партнеры будете разоблачены? Зачем вам это? — не выдержал пленник.
— Вы не понимаете? Это же так просто! — старик вдруг остановился в гостиной возле небольшой картины в золоченой раме, на которой был изображен молодой человек эпохи Возрождения, вполоборота смотрящий на зрителя.
— Посмотрите, Малин, на этот шедевр. Глаза и легкая улыбка юноши сводят на нет все восторги перед «Джокондой». Именно такой, ускользающий от понимания облик напоминает мне о бесконечности. Я скоро уйду из этого мира, вы уйдете, думаю, несколько позже. Но кто-то другой будет стоять и вглядываться в лицо юноши, пытаясь понять его мысли, потаенный смысл улыбки и значение взгляда.
— Это же Рафаэль? — журналист остановился и сделал шаг к картине. — Тот самый бесценный и вроде бы безвозвратно утерянный «Портрет молодого человека»[74]? Правильно?
— Верно, друг мой. Только утерян он для других, а для меня обретен… А вы неплохо разбираетесь в исчезнувших произведениях, Макс.
— Да, уж. Учителя были хорошие, — сухо откликнулся тот, вспомнив о старине Бервике.
— Так вот, — продолжал Серджио, не обращая внимания на эмоции спутника, — я хочу дожить свои годы в спокойствии и умиротворении. И в последние часы жизни я буду смотреть не на моего любимого Босха, выворачивающего наружу кишечник нашей жизни, а на улыбку и взгляд этого рафаэлевского юноши. Я хочу тихо умереть, пытаясь понять его светлую тайну — а значит, уйти в бесконечность.
— Но при чем тут моя книга?
— Неужели не понятно? Как знаете меня вы, так меня не знает почти никто. Многие уверены, что я уже в могиле. Но кое-кто считает, к примеру, что тот же Вайс или Ларионов давно мертвы, а вот Новак или Морель пока еще живы и по-прежнему несут в себе тайны, смертельно опасные для многих. Они не идентифицируют меня как одно лицо. Никто из них… Но охота за мной, причем в разных моих ипостасях, не прекращается ни на секунду. И это не примитивная месть. Это страх разоблачения, ведь то, что знаю я, пожалуй, не знает никто на планете. Если я заговорю и расскажу все, что мне известно, то рухнет весь их такой тонкий и ненадежный мир. Так вот, друг мой, именно вы в своей книге раскроете ту часть тайн, которая обезопасит меня до конца дней.