Потом нагнулся над столом, что-то написал на листке, задумался. Сказал Феде:
— Садись, брат. Я сейчас. Потолкуем.
Федя сел на диван, и сейчас же из-под дивана:
— Дзю-ю-юба…
«Интересно, — подумал Федя, — что сегодня Дзюба читал?» Но разве узнаешь! Дзюба хитрый. Притаился.
Молчит Давид Семенович, пишет что-то. Феде стало скучно.
Это, конечно, понял Давид Семенович и сказал:
— Сейчас, брат. Воззвание написать надо. Послушай-ка вот концовочку. — Давид Семенович встал и прочитал с выражением: — «Все, кому дороги красные завоевания, немедленно под красные знамена первого партизанского батальона!» — Посмотрел выжидающе на Федю и спросил: — Ну? Как?
— Здорово!
— Ты думаешь?
— Прямо в точку!
— В точку, говоришь? — Давид Семенович зевнул. — Устал, брат.
— Давид Семенович, я спросить хочу. — Федя шмурыгнул носом.
— Валяй.
— Что такое пролеткульта?
— Не так только ты говоришь, брат. — Давид Семенович тоже сел на диван, и пружины сердито сказали:
— Дзю-юба!
«Раздавим мы его», — подумал Федя.
— Правильно будет — пролеткульт, — продолжал Давид Семенович, — то есть пролетарская культура. Это такое учреждение. Пролетарским искусством ведает. Понятно?
— Понятно… — вздохнул Федя. — А я думал, пролеткульта — это революционная машина.
— Ну, фигурально выражаясь, можно сказать — машина.
— А что такое фигурально?
— Постой, брат. — Давид Семенович пересел на стул. — Заговоришь ты меня. Дело есть. Нашего художника Нила Тарасыча знаешь?
— Еще бы не знать! Как метко он через зубы плюется!
— Так слушай. Просьба у него к тебе. Хочет он нарисовать нашего Мишку. Ну, а медведь больше всех тебя слушается. Так ты, пока Тарасыч рисовать будет, побудь рядом. Ручной, ручной медведь, а кто его знает.
— Значит, мне в редакцию не идти?
— Без тебя обойдемся. Дуй к своему Мишке. Мы его уже накормили. Художник в двенадцать придет.
— Ур-ра-а! — закричал Федя и спрыгнул с дивана. Дзюба на этот раз промолчал.
Федя сбежал с лестницы, уже другой — крутой и узкой, и попал в типографский двор. Здесь в беспорядке лежали старые ящики, ржавела какая-то непонятная и грустная машина. Из-за штабеля пахучих дров не спеша вышла кошка Ляля и проволокла мимо Феди здоровенную крысу. В другое время Федя поиграл бы с Лялей, но сейчас ему не до этого. Скорее бы увидеть своего друга Мишку-печатника!
Федя открыл низкую дверь и очутился в сарае с двумя мутными окошками. И сейчас же с войлочной подстилки поднялся медведь, проревел радостно и на задних лапах пошел к мальчику.
— Здравствуй, Мишка! Здравствуй, мой лохматый! — и Федя бросился в пушистые и осторожные объятия.