и опять — люди, люди, люди в серых шинелях с золотыми погонами.
И гвалт, гомон, шум стояли над этим шествием:
ржали лошади,
громыхали телеги,
что-то кричали всадники на потных тонконогих скакунах.
Эта лавина стремительно катилась мимо цыганского табора, присмиревшего за старыми ветлами.
Заросший цыган принес Мишке мутную похлебку, и как раз в это время подъехали к ним двое на возбужденных лошадях в серых шинелях и меховых папахах.
И произошел тут такой разговор:
— Николай Демьяныч, вы поглядите на этого красавца! Вот была бы шкура на пол в мой кабинет.
— Где он, ваш кабинет, Машковский?
— Вы неисправимый пессимист, Николай Демьяныч! Мой папа перевел капиталы в Брюссельский банк, когда еще порохом не пахло. Мудрый старец. Так что кабинет будет.
— Как вы можете, Машковский! В этот час, когда решается судьба России, когда…
— Оставьте, полковник! Смешно слушать. Сейчас надо думать о своей судьбе. Цыган, продай медведя!
— Сколько дадите, барин?
— Сам назначай цену.
— Да уж вы не поскупитесь, ваше благородие. И заметьте, барин: кольцо у него в носу серебряное.
— Быстрее, цыган, ну!
И может быть, оборвалась бы сейчас жизнь Мишки-печатника вот на этой грунтовой дороге, но в это время совсем рядом грянул гром над землей, зататакал где-то пулемет, и с холма, что возвышался по другую сторону дороги, покатились серые точки, и неслось оттуда:
— Ра-а-а!..
Ударили плетьми по лошадям два человека в серых шинелях с золотыми погонами и исчезли.
Гвалт, крик поднялся на дороге.
Мишка-печатник успел увидеть, как опрокинулась телега в канаву, как упала лошадь, судорожно колотя передними ногами о землю, и тут хозяин приказал ему лезть в кибитку…
И весь табор, сотрясаясь на кочках, помчался в открытое поле, подальше от дороги, на которой бушевал бой.
…Они остановились посреди белой равнины. Ничего не было кругом, кроме этой бесконечной равнины и белесого неба над ней.
Уже смеркалось.
Шумы боя затихли.
Тогда и прискакал в табор молодой парень на взмыленном коне в яблоках; был он в ватнике, подпоясанном пулеметной лентой, на самой макушке сидела шапка с красной звездочкой.
Закричал парень охрипшим голосом:
— Чего притихли, цыгане? Не тронет вас рабоче-крестьянская власть! Вертайтесь, куда хотите! Тикают белые! А мы Васильевск взяли!
Поскакал он в белую равнину и крикнул на прощание:
— Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Смотрел ему вслед Мишка-печатник, и что-то понятное и родное чудилось ему в этом веселом всаднике, мгновенно возникшем и мгновенно исчезнувшем.
К городу табор подошел рано утром. Было тихо и солнечно, выпавший вчера снег растаял, и дорога, что вела к городу, блестела лужицами. И блестели под солнцем купола церквей; серая пожарная каланча поднималась над низкими крышами. Голуби кувыркались над городом в синем небе.