— Сколько угодно, — Гремлин пожал плечами. — Деструкции, то есть глобальные катастрофы, спонтанны. Мелкие изменения, которые непрерывно накапливаются в сложных системах, как кислота разъедают их изнутри. Разрушение происходит само собой. А вот чтобы создать нечто устойчивое, образовать целостность более высокого уровня, требуются значительные усилия. Посмотрите на наш мир, — сказал Гремлин. — Как вы полагаете, по какому пути он сейчас движется?
Вопрос был, разумеется, риторический. Достаточно было полистать новостные ленты в сетях, чтобы понять: мир распадается на фрагменты, на самостоятельные отдельности, на осколки, не имеющие функционального смысла, в нём закручиваются вихри водоворотов, поглощающие людей, нации, целые государства, зияют провалы, исторгающие отравленный дым, расползаются язвы войн, оставляющие после себя некротизированные пустоши. Бесполезно и не к кому взывать о спасении: в грандиозной сумятице, в каковую превратилась нынешняя мировая политика, ничей голос уже не будет услышан. И не пандемия тому виной. Вирулентен сам воздух, которым мы дышим. От него мучительно кружится голова, в нём не хватает какой-то важной жизненной составляющей — лёгкие на вдохе пересыхают и расслаиваются на слюдяные чешуйки.
— Выражаясь несколько пафосно, — сказал Гремлин, — мы хотим спасти мир, найти для него безопасный путь в будущее. Вы же видите: если всё и дальше пойдёт так, как сейчас, то глобальный катаклизм неизбежен. Сумеем ли мы его пережить? Сумеем ли мы выкарабкаться из-под завалов старой реальности? Причём под «мы» я подразумеваю не одну нашу страну, но всё человечество, которое сейчас просто агонизирует. И потому вопрос стоит так: если не мы, то — кто? — Чуть вздёрнув брови, он с ожиданием посмотрел на Дага. — Впрочем, познакомитесь с нашими сотрудниками, почитаете материалы, вам многое станет понятно…
Даг был этим разговором ошеломлён. Жизнь перевернулась с ног на голову буквально за четыре секунды. То он бесцельно шаркал тапочками по квартире — в отчаянии, в глухой апатии, еле дышал, считая, что сходит с ума, а то вдруг — раз! — и оказался в роли спасителя мира.
Как тут не впасть в лёгкий ступор?
Постепенно он начал различать окружающее: его углы, его стены, его незнакомые очертания. Вот тогда возле него и появилась Агата, вроде бы Гремлин назначил её чем-то вроде наставника: лет тридцати, в облегающих джинсах, в джемпере, плотно прорисовывающем фигуру, с внимательными глазами, как будто взвешивающими человека на каких-то одной ей ведомых, но очень строгих весах. Она сразу же уточнила, что избрала такой псевдоним вовсе не потому, что обожает Агату Кристи. У неё были другие причины.