Какие — опять-таки не объяснила.
— А ты, значит — Даг?
Даг неловко кивнул. Он-то эту аббревиатуру выбрал исключительно по растерянности. Сходу ничего лучше придумать не смог.
Агата представила ему несколько человек. Сначала Анчутку, девушку с трёхцветными волосами: зелёный, жёлтый, оранжевый, чем она резко выделялась из остальных. А ещё были на ней мешковатые брезентовые штаны и футболка с фиолетовым иероглифом на животе.
Анчутка потыкала в иероглиф пальцем:
— Переводится как «бойкая птичка». Ну, ты всё понял?
А что Дагу тут нужно было понять?
Ладно, разберёмся потом.
Далее последовал некто Профессор, лет шестидесяти, очки, седая бородка, твидовый мягкий пиджак: здравствуйте, очень приятно, — сдержанные манеры интеллигента. Затем — Сонник, пухлый, как младенец, подросток, у него действительно был такой вид, что казалось — лишь только от него отойдут, он мгновенно заснёт. И наконец — Марго, так упакованная в вельветовый брючный костюм, что сразу чувствовалось: она — бухгалтер какой-нибудь процветающей корпорации, может быть, даже — начальник планового отдела; властный взгляд, укладка завитых платиновых волос, её хотелось назвать королевой по аналогии с известным романом, это она, вероятно, и имела в виду, когда выбирала свой псевдоним.
Насчёт остальных, ещё человек десять-двенадцать, не все из которых в данный момент присутствовали, Агата сказала: разберёшься, постепенно сообразишь, кто тут есть кто, и Даг верхним офисным чутьем уловил, что те, кто ему представлены, это своего рода дружеское комьюнити, «группа в группе», один из кланов, стихийно сложившийся внутри рабочего коллектива. Хочешь — не хочешь, а он теперь к этому клану принадлежит. У них в фирме точно такая же рассортировка.
Однако что там со временем?
Даг переводит взгляд на часы, которые бледной медузой распластаны чуть выше двери. В прямоугольной кабине настаивается сумрак. Объём помещению придают два микроскопических красных глазка, тлеющие на стенах справа и слева. Гремлин — он ещё, оказывается, и психолог! — считает, что трансцендированию благоприятствует интервал между светом и темнотой, именно сумрак, именно графическая неопределённость, где реальное выглядит нереальным и наоборот. Ни хрена, видимо, не благоприятствует. Даг уже почти две недели, как проклятый, дежурит в этой кабине, поначалу и по шесть, и по восемь часов в ней просиживал — как известно, нет дурака хуже энтузиаста. Теперь-то эти романтические порывы подвыдохлись, стало ясно: сиди — не сиди, результат одинаковый. Из камня воду не выжмешь. За две недели его лишь раз пробил всё тот же старый трансцензус — тот же переулок, те же нежилые дома, тот же разлив воды на Загородном проспекте, тот же выползающий из-за угла, обшарпанный бронетранспортёр, с коего соскакивают солдаты. Любопытна, правда, одна деталь, на которую обратил его внимание Гремлин: зная