— Приехали, — говорит Толик.
Оказывается, они уже стоят перед Флигелем. Мокнут кусты, жёлтая штукатурка стен потемнела от сырости. Гремлин, согнувшись, выбирается из машины… Джи-эф-тринадцать… А ведь вместе с Коркусом уберут и меня, думает он. Уберут, зачем им свидетель?.. Он хлопает дверцей. Наружный охранник отшагивает чуть влево, чтобы освободить проход. Народ в общей аудитории сидит за компьютерами и делает вид, что интенсивно работает. Просеивают интернет, ищут новых визионеров. Гремлин, однако, чувствует, что когда он идёт вдоль столов, то внимательные горячие взгляды упираются ему в спину. Они уже все знают, вновь думает он. Проклятье! Агата их, конечно, предупредила. Капризная, упрямая девка! Сказала при позавчерашнем их разговоре: мне терять нечего. Считает себя незаменимой. Забыла, что незаменимых у нас нет, это ещё товарищ Сталин изрёк… Гремлин передёргивает плечами. Вот что, вероятно, почувствовал достопочтенный наш Коркус, думает он, грядёт зачистка, грядёт переформатирование кадрового состава проекта, так это, видимо, будет аккуратно определено в соответствующей докладной. И если Коркусу ещё могут позволить просто уйти, пусть тихо догорает в забвении восьмидесятидвухлетний старик, то мне такого шанса — просто уйти — никто, разумеется, не предоставит.
Гремлин на секунду остолбеневает. Кабинет, привычный его кабинет, разгромлен, как будто по нему прошлись железной метлой. Опрокинута этажерка с книгами, по всему полу распластались истоптанные листки бумаг, сейф отодвинут от стены и распахнут; краем глаза он замечает, что разбиты даже лампы дневного света на потолке — когда он делает шаг, стекло хрустит под ногами. А за его столом, положив на полированную поверхность сжатые жилистые кулаки, сидит человек в потёртом военном комбинезоне, с тремя малиновыми крестами на плечах вместо погон. И ещё Гремлин неожиданно чувствует, что двое других людей, хваткие, явно накаченные, крепко держат его за локти.
Не вырваться.
Кто это? Откуда они взялись?
Что за чёрт?
Человек за столом чёрным от ярости голосом говорит:
— Народный Трибунал независимой Коммунитарной республики, оценив вашу ответственность за действия, приведшие к катастрофе, приговаривает вас к смерти — от того же оружия, которое вы создали для других. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.
Гремлин хочет сказать, что это не я, не я, оружие создавали другие, я тут вообще ни при чём, меня несло общим потоком… — разбитые губы его еле шевелятся, вспухшие, горят кровяным огнем. Горло пересохло, из него вырывается неразборчивый хрип.