Когда все начинают петь «Алейну», Шули хватает свой рюкзак и вещмешок, незаметно выскальзывает за дверь — торопится вернуться к архивам. И безотлагательно начинает с нового имени: с неподдельной каваной просматривает заявку, заучивает наизусть подробности биографии и вчитывается в каждую страницу. Трудится сосредоточенно; лишь далеко за полночь замечает, который час.
Протирает глаза. Потягиваясь и кряхтя, скрипя суставами, глубоко приседает. И прикидывает, многого ли достиг. Теперь уже отнекиваться невозможно. Подобно Нахшону[122], когда тот шагнул в воды Красного моря, Шули полагает, что зашел достаточно далеко — продемонстрировал серьезность своих намерений.
Он берет телефон Хеми, выходит на балкон, нервно расхаживает взад-вперед, набирает номер Мири.
Шули помнит, что последние несколько дней, в безумной кутерьме, халатно относился к звонкам домой, и Мири на другом конце линии, услышав его голос, отмалчивается — имеет все основания. А он, не дожидаясь ни подсказок, ни намеков, неспешно и обстоятельно посвящает ее в случившееся, объясняет, как отыскал Хеми и потребовал свои права обратно, как вскрыл аферу, а потом увидел поучительный сон.
Дожидаясь ответа, Шули морщится, как от физической боли. И вот что — ласково, спокойно — говорит ему Мири:
— Шули, а как же мы? Когда ты доберешься домой?
О большем он не мог бы и просить.
Жена, которая тебя любит. Жена, которая тебя понимает. Как возвышает тебя, какое счастье — такая спутница!
— Вопрос стоит не о возвращении в конкретное место, — говорит Шули. — А о том, чтобы мы были вместе. Что, если вы, все трое, приедете ко мне сюда, и мы построим новый дом?
— Сюда? — говорит она. — В Израиль?
— В Иерусалим, — говорит он. — В Святой Город.
— Да ты и вправду спятил, — говорит она. — В Бруклине вся наша жизнь. В Бруклине — вот где у нас дом. Что нам вообще там делать, как будет добывать пропитание наша семья?
— Божьей милостью, — говорит он. — И, поскольку милость нас не прокормит, у меня и на этот счет есть кое-какие планы.
— Это должно меня успокоить? Шули, твои планы срываются. Твои планы доводят тебя до ручки.
Но если этот план и довел его до ручки, то заодно довел до самого Иерусалима. И, как бы проницательно Мири ни видела Шули насквозь, он ее тоже неплохо знает. Знает, какие глубокие корни пустила в ней вера и как сильно ее желание поселиться в земном городе, который служит зерцалом города на Небесах.
— Мы можем зажить здесь распрекрасно, — говорит Шули. — Я уже увидел наше будущее, явственно представил себе, как мы начнем все заново.