— Куда он поедет? — спрашивает женщина.
Шули дает ей имя Гавриэля и адрес школы.
— Открытку хотите?
— Нет, — говорит Шули. — Он поймет, от кого это. Просто отправьте это в школу, на его имя. И все.
— Повезло мальчику, — говорит она. — У него бар мицва?
— Скоро, — говорит Шули.
Женщина лезет под прилавок, достает терминал для оплаты картой.
— Наличными, — говорит Шули и вытаскивает свой конверт с деньгами, который планировал вернуть Мири, продемонстрировать, как рьяно экономил. — Доллары годятся?
— Наличные всегда годятся. Хотите платить в евро? Хотите платить в фунтах? Есть рупии — возьму рупии. Деньги есть деньги.
Шули опустошает конверт и вручает деньги женщине. Она пересчитывает деньги. Недостает трехсот долларов.
— Вы могли бы поверить мне в рассрочку? — говорит Шули.
Станок перестает жужжать. Шули дивится: как мастер расслышал?
— Мы так не делаем! — кричит Шмулик из мастерской.
— Это не автосалон, — говорит женщина. — Кредитных программ нет.
— Он серебряный, — кричит серебряных дел мастер.
— Он прав, — говорит женщина. — Эта вещь — сама деньги. Кесеф зе кесеф[121], — говорит она на иврите, что значит, как и ее предыдущая реплика, «деньги есть деньги», но уже в другом смысле. Ей не нравится его идея. — Почему не заплатить кредитной картой?
— Все сложно, — говорит он. — Переходный момент. Но вы можете мне верить: я расплачусь.
Женщина задумчиво барабанит авторучкой по прилавку. Шули, чувствуя себя неловко, озирается по сторонам — рассматривает маленькие бокалы для кидуша и крохотные серебряные наперстки: такие можно отправить в подарок новорожденному ребенку. Когда он встречается взглядом с женщиной, она качает головой, словно сама собой недовольна.
— Шесть месяцев, — говорит она. — Шесть платежей.
— Гадаса! — кричит из мастерской мужчина, впервые назвав ее по имени.
— Ты давай работай! — орет она ему. — А я буду волноваться, кому заплатят.
И станок в мастерской жужжит снова.
— Не выставляйте меня дурой перед этим вот моим, — говорит она Шули, кивнув на арку и работающего за ней мастера. — Без шуток, оно того не стоит, если мне придется слышать про вас всю оставшуюся жизнь.
— Я расплачусь, — говорит Шули. — Долги в этом мире — про них я больше не забываю.
XXVIII
Чтобы приступить к погашению долгов, Шули берется за дело, как только возвращается в квартиру Хеми. Делает перерыв, только чтобы надеть тфилин, спуститься по лестнице в ешиву и прочитать минху и маарив, помолиться вместе со студентами и равом Кацем, который — какой великодушный человек — даже теперь привечает Шули радушно.