Теперь черед Ларри призадуматься. Он размышляет неторопливо, а Рой — разве он может выдержать чье-то молчание?
— Кадиш. Всякий раз, когда вы читаете его вслух, — говорит Рой, — это влияет на положение вашего отца в Грядущем Мире. Это буквально влияет на его нешаму[14] в месте, где он, возможно, прямо в эту секунду собирает хворост для своего же костра.
Это… для Ларри это удар под дых.
— С ума посходили? Вы думаете, что мой папа сейчас собирает хворост, чтобы себя сжечь?
— Возможно, это метафора — про хворост, — творит рав Рой, воздев руки.
— А костер? — допытывается Ларри.
— Костер есть костер. — На лице Роя прямо-таки написано: «Лгать я не в силах».
— Вы все рехнулись. Все до одного. И грехи сына не переходят на отца! Все устроено совсем не так.
— В некоторых случаях переходят. Если ребенок еще не достиг возраста бар мицвы, допустим, — это был бы пример перехода с сына на отца. — Рав Рой отступает на шаг назад, прячется за Дину, когда Ларри багровеет от гнева. — Но мы говорим не об этом, — продолжает он из-за плеча Дины. — В данном случае. Здесь это не имеет негативного смысла. Это прекрасно. Это вас возвышает. И вашего отца тоже возвышает. Это возвышает даже Бога! Как говорит нам Раши…[15]
— Никаких Раши! — кричит в ответ Ларри. — Никаких мнений. Никаких комментариев. Никаких историй. Только факты! Наш папа… он же был самым чистым, самым добрым, самым бескорыстным, — говорит Ларри, глядя теперь на Дину, которая не остается безразлична, втягивает Дину в разговор. — Неужели вы серьезно думаете, что если однажды утром я просплю…
И видит, как лицо сестры темнеет.
— Ты каждое утро проспишь! — вопит она. — Ты не собираешься молиться. Лучше сознайся сразу.
— Это ничего не изменит. Невозможно, — говорит Ларри, пытаясь выстроить аргументы, подняться над бурей эмоций, облечь свои убеждения в слова. — Если Бог есть, если Он есть взаправду, то мои действия здесь никоим образом не могут повлиять на посмертное существование нашего отца. Это не… этого просто не может быть… не так все устроено.
Из уст сестры несется жалобное:
— Нет, так. Так. Так!
Она протягивает к брату руки, стискивает его запястья — ласково, с любовью. — Таково было его желание, — говорит она. — Он очень тебя любил. Но наш отец ужасно боялся, что ты его подведешь.
— Нет, — говорит Ларри, мотнув головой.
— Это последнее, что он сказал мне в этой жизни: «Кадиш. Не допускай, чтобы твой брат меня подвел».
Перед этими двоими. Какая наглость!
Сестре Ларри говорит:
— Неправда. Я же был там. — И для убедительности добавляет: — Себе мозги трахай, не мне.